Зикр Назира

Мёртвые деревни

Дома заброшенными игрушками упрятались под пригорком, внезапно оборвавшим ход лесной гущи. Деревня помахивала пальцами помертвелой соломы на крышах; выколоченные поздними дождями до блёклости ленты – красную, зелёную – расплёл и трепал на шесте ветер; до того прятался меж сосновых верхушек, а теперь, вот – выскочил на простор и готов бы, как в сказке, сорвать с кого-нибудь одежды, но никто не отзывался на приветственный шелест.

Назир вглядывался в улочку, разделившую семь изб, борясь с мыслью, что если в двух первых деревнях встретились лишь мёртвые, то и здесь следовало ожидать того же. Но, тут же напомнил он себе, подобие не всегда является истинным, поиск соответствий может легко утянуть в сторону, поэтому проще было бы, конечно, тронуть бока Зур-Ай, накосо срезать буерак, спуститься к домам, пройти сквозь них, не заглядывая мертвецам в исклёванные глаза, и двинуться дальше, к Казану.

На спуске в голову билось желание, мелькнувшее во второй деревне – развернуться, не сходя с места, прижаться к лошади, ткнуть посильней и скакать, скакать так до самого Идиля, нагнать по берегу караван, который возвращается в Эстрэхен, и идти, идти дальше, скорее до дома учителя, скорее занять своё место, да так и остаться там. Будто и не было ничего, будто и не разглядывал он с постыдным желанием увидеть больше изодранный кульмек деревенской красавицы, навзничь улёгшейся посреди улицы, словно с умыслом показывая прохожему разрезы, в которых запеклась кровь, унёсшая жар тела.

В первой, деревне он нашёл одиннадцать мёртвых. Во второй счёл семнадцать. Поразила рана одного из мужчин, так и не выпустившего боевого топора. От плеча до живота его лежала одна тонкая линия, словно бы умелый портной отсёк одним махом кусок ненужной ткани, а затем бросил шитье и ушёл по другим делам. Чуть дальше мальчика срезали саблей на бегу; он успел выкинуть вперёд руку, до белеющих косточек теперь вбитую копытами в пыль.

Тоскливо мычали коровы, запертые в далеком хлеву. Подумалось, что их надо бы выпустить, но в глаза кинулись дети. Мальчик и девочка лежали в огороде. Спешным шагом вернулся на околицу, вскочил в седло и широким кругом объехал авыл по задам, вывел лошадь в лес, по-осеннему хмурый и тёмный, и долго ещё не останавливался.

Ночью сидел у тлеющего костра. Не спал, шарил вокруг себя рукой, подтягивал из темноты сухие ветки и по одной бросал в огонь. За кругом света шла жизнь – стрекотали кузнечики, мягким шорохом тёрлись друг о друга сосны, вскрикивали ночные птицы. В далёкой, недостижимой высоте плыли звёзды, указывая, что до утра осталось немного.

– Один я пройду через время, – прошептал Назир, не отводя глаз от ночного неба, – Какая из звёзд осветит мой путь?

Наутро он вышел на опушку, пригорком высившуюся над поляной, в углублении которой лежала деревня. Издалека она выглядела мёртвой, как и две прежних.

Да, почему бы и не вернуться? Почему бы, пока не вошёл ещё, почему нет, если он уже издали различает на околице тёмное, брошенное тело, а значит, таких будет ещё много, прямо сейчас развернуться и гнать, гнать лошадь, не останавливаясь? Разве мало ему мертвецов, чтобы понять – урусы идут впереди, он никогда не поспеет раньше войска до Казана?

Назир прибрал поводья, застыв почти у подножья пригорка. Вот его главная ошибка за последние дни – он не размышлял, а только лишь действовал, да и поступки его были лишь следствиями увиденного. Истина суфия – в верных поступках. Что будет верным в его случае: повернуть ли вспять и сохранить жизнь? Двинуться ли дальше, зная, что можешь спасти город? Но что, если его тайна неспособна на это? Назир мотнул головой, отгоняя неверие к словам учителя. Тот ясно высказался: молитва-зикр, прочитанная правоверным в стенах Казана, спасёт город. Что ж, за последние годы Назир неоднократно убеждался в правоте Физули. Однажды он послал пришедшую за советом женщину купить сладостей, а пока та ходила на базар, её дом сгорел. Женщина в растерянности вернулась, проклиная Физули. Тот, не смутясь, попросил у неё покупки, а когда она, рассерженная, швырнула их в него, то среди инжира, сушён