– Ты там, внутри, такой… глубокий, непростой, – она задумалась, подбирая эпитеты, чтобы описать то, каким она видит его внутренний мир. – Многогранный?.. Не то… сейчас…

– Как кубик Рубика? – ему, видимо, понравилась идея про многогранность.

– Нет, кубик слишком прямолинеен, – она понимала, что именно пытается сказать, но не могла облечь это в подходящие слова. – Скорее, как некая многослойная сфера, проявляющая себя в нескольких измерениях одновременно. И чем глубже я проникаю, тем более открывается для меня, как завораживающе интересен ты.

– Игрушка на всю жизнь… – произнёс он, и ей показалось, что в его интонации присутствовали и вопрос и утверждение.

«На всю жизнь», – словно отозвалось внутри, и желание быть с ним именно столько завладело ею. Она промолчала в ответ, лишь внезапный румянец на щеках выдавал её состояние.

Я знаю

И пусть октябрь, бесчинствуя, безумствует

и накрывает город ливнями,

и сковывает лужи дерзким холодом,

и «плачет» пусть поземкою листва.

И пусть нередко между нами по прямой

бывает два десятка взмахов крыльев, и

бетон многоэтажек, светофоры,

чужих знакомых силуэты… иногда.

И пусть ни писем, ни звонков,

и общих фото нет – еще не сделали,

и пусть блаженством наивысшим —

моя ладонь в твоей…

всего на нескольких минут.

Но, если ты идешь ко мне,

отодвигая неких обстоятельств стены, мы —

закономерно вместе,

и я чувствую, я знаю, что нужна тебе.

Я жду.

«У бессонницы моей его улыбка», —…»

«У бессонницы моей его улыбка», —

я рассказываю вишням под окном.

Наполняет ночь волнующая скрипка,

сновиденья оставляя на потом.

И не скрыть в глазах счастливых и зеленых

светлой нежности – c тобой мне хорошо.

«Он умеет удивлять», – доверюсь клёнам,

его профиль выводя карандашом.

Не читаю по руке узорных линий,

не гадаю в звёздном небе о судьбе.

«У бессонницы моей – мужское имя», —

я когда-нибудь признаюсь и тебе.

Благословляю я случайности

Крутой зигзаг по воле случая

поправил жизни колею.

Мной роль ни разу не озвучена,

но я ночами мало сплю:

душа то скрипкой льётся трепетно,

то каплей – нежно по стеклу.

Нас познакомил утром ветреным

в ладонь упавший поцелуй,

и мы – кругами по излучине

до траектории двоих.

Закономерность не получена

для поведенья тех кривых.

Благословляю я случайности,

с их бесконечностью щедрот

за неизбежную встречаемость

в твой не предсказанный приход!

И губ твоих желать

Перекрою иначе временную гладь —

без разминувшихся двоих,

без «знаков препинаний»

там, где хочется летать,

где дирижирует душа синкопами дыханья.

Я непременно изменю и снова, и опять,

прямые строчки – исключением из правил,

и, потакая неминуемой потребности мечтать,

раскрашу будни целомудренными снами.

Перерисую скучные узоры в благодать!

В порыве безусловном нашими «играя» именами,

хочу минуту каждую я счастьем заполнять,

и губ твоих,

как колыбель ещё не сказанных признаний,

желать.

Они взлетали, прикоснувшись лишь дыханием

Она не знала, не догадывалась, не предполагала,

что станет будничная жизнь на удивление щедра,

что настоящее начнет кроить сюжет не по лекалу,

когда ладони нежно-нежно поцелуются с утра.

Она не знала…

Но все чаще – шелест крыльев за спиною,

и тонкий вкус его улыбки —

в продолженье чудо-сна.

…Возникло робко, но всерьёз —

такое светлое, земное,

заворожило, увлекло…

Ему доверилась она.

Скользили пальцы по рукам и выдавали её тайны,

непредсказуемостью тем пьянили взгляды и слова,

а губы ласково о чем – то

очень важном и случайном,

ей в завитки неторопливо «заплетали кружева».

Они взлетали…

Прикоснувшись лишь дыханием друг к другу,

легко парили над условностями взрослого мирка.

Вдруг странным эхом «взорвалась»

вполне житейская разлука,

как аритмия двух сердец

синхронно:

– Близок!

– Дорога!

И у неё над головой —

к зонту неласковые струи.

И мокрый город каждый день —

сеансом скучного кино.

«Благодарю тот самый миг,

в котором мы не разминулись», —

как будто заповедь