Уральская Обь

Дмитрий В. Арбузов

Эта книга не только о путешествии по нашей с Вами славной стране – России. Прежде всего, она о людях, испокон веку кочующих по тайге, о необозримых северных просторах, о подвигах геологов – сегодня уже истории. А ещё эта книга о человеческом духе, об огромной пропасти, пролегающей между серыми городскими буднями и природными красотами, о необходимости единства человека и природы: книга-переживание и книга-размышление. Написанная живым, глубоко метафоричным языком она не оставляет никого равнодушным. Два человека, следуя внезапному порыву к свободе, вознамерились преодолеть большое расстояние по самым ненаселённым областям Европейской части России без особой цели, решив просто посмотреть дикую природу, даже не представляя, на сколько это рискованное предприятие повлияет на их жизнь. Два месяца они блуждали по тайге и горам без ружья, связи, с небольшим запасом провианта, переживали все прелести кочевой жизни, пока однажды не осознали, к чему стремятся на самом деле. И тогда…

Для широкого круга читателей.

Дмитрий Арбузов

Уральская Обь

Фотографии, стихи, рисунки, дизайн автора Редактор Левина Елизавета

Я уже тоскую

по тебе, тайга.

Мне бы жизнь такую

где одна варга.

Где не умолкает

колокольцев бег.

И так быстро тает

средь июля снег.

Я б тогда потуже

тасмой пояс стянул

И с собакой дружной

в даль седую шагнул,

Где себя, словно птица,

я оставил впрок.

Куда должен явиться

в срок.

Часть 1

На Кожым

Один день на север, тридцать дней на юг

За окном сплошное безлесье. Только редкие берёзки и ивовый кустарник торчат по ложбинам да по краям водяных окон. Ещё встречаются ели – убогие на вид, будто с намеренно обрубленными ближе к вершинам ветвями. Проезжаем станции со странными наименованиями: «Бугры Полярные», «Песец», «Сивая Маска» какая-то. Дальше ожидаются названия ещё занятнее: «Чум», «Северное Сияние». Даже «Юнь-яга» есть. С началом неэлектрифицированной железной дороги число пассажиров в вагоне заметно убавилось. На станции Сейда мы сделали пересадку на ответвление «железки» в сторону Лабытнанги, и здесь стали встречаться люди в яркой национальной одежде. На Елецкой к нашему одинокому поезду – единственному прицепленному вагону – со стороны тундры подъехали гружёные деревянные нарты, запряжённые северными оленями. И их хозяева говорили на незнакомом нам языке. Изменился не только внешний вид, но и само отношение пассажиров к нашим персонам. Если раньше большие экспедиционные рюкзаки не вызывали у людей особых симпатий, то теперь каждый, кому было недосуг, – а езда в поезде, как известно, сопряжена с известными трудностями ожидания, – норовил обязательно познакомиться с их хозяевами. Да и в целом редкие пассажиры вели разговор более оживлённый и дружественный, по сравнению с молчанием, воцарившимся, как сейчас помню, в переполненном составе на пути от Москвы к Ярославлю. Во всяком случае, различать стук колёс о рельсы я давно перестал, а понятия скуки для меня больше не существовало. К тому же, на подходе к Елецкому тундра расцвела во всей своей красе – запестрела зелёными, синими, фиолетовыми перемежающимися цветами. Исчезли не только последние деревья, но и высокий кустарник. Вместо них открылись нескончаемые пространства карликовой берёзки, иногда разделённые редкими возвышенностями, но, как правило, ровно простирающиеся до самого горизонта. Посреди этих пространств виднелись то чернеющие каркасы буровых вышек, подобные скелетам древних чудовищ, то мелькали подёрнутые сизой дымкой чумы. Вглядываясь в эти горизонты – буквально прилипнув к окну – я никак не мог отделаться от мысли, что являюсь главным героем фильма Джима Джармуша «Мертвец». Ещё вчера, можно сказать, моё мировоззрение простиралось не дальше МКАДа: Москва была центром мира, границы которого заканчиваются в районе кольцевой автодороги. Сегодня же всё резко переменилось. Я уже чувствовал, что мои биологические часы начинают вести другой отсчёт, измерять время не минутами – днями; что мой организм в предчувствии иных,