Разум слов

Владимир Гандельсман

Поэтическая библиотека (Время)

В книгу Владимира Гандельсмана вошли стихи, написанные за последние сорок лет. Первая часть книги – избранное до 2000 года. Вторая – книги стихов, выходившие отдельными изданиями после 2000 года.

Владимир Гандельсман

Разум слов (сборник)

© Владимир Гандельсман, 2015

© Валерий Калныньш, дизайн серии, 2015

© «Время», 2015

Разум слов

Человеку нужна только комната

«Как ты не любишь, как зима черна…»

Как ты нелюбишь, как зима черна,

как нелюбовь твоя непредставима,

о, всё, чем жив – тобой, твоим, твоими,

на всё твоё душа обречена,

не дай любить кому-нибудь, как я

тебя, и вспоминать, как вспоминаю,

как ты нелюбишь, будто жизнь иная

нам предстоит, любимая моя.

«Я люблю твою жизнь, что согрета теплом изнутри…»

Я люблю твою жизнь, что согрета теплом изнутри,

от тебя независимо, взятую всею тобою,

у окна, где дрожат осыпающиеся фонари

и уходит трамвай к Блохину, словно зверь к водопою.

Я тем больше люблю её, что не могу сохранить

так, чтоб ты её тоже любила и, больше не споря,

чтоб душа твоя в силах была повторить

эту чистую линию тела, лишённую горя.

О твоём белоснежном объёме, имеющем зренье и слух,

о гордыне твоей в драгоценном сосуде,

говорю о тебе, о твоём умирающем чуде —

так смиренно создать мог не гордый, но любящий дух.

Данте

Я в неоплатном пред тобой долгу

за оголённость слова до весла,

которым толщу океана гну.

Прощай навеки, ты меня спасла.

Я знаю, с кем я разговор веду,

и если слышен в голосе металл,

то это к непосильному труду.

Я видел куст – он кровью истекал.

Не узришь ты ни скорбного лица,

ни слёз моих, их бездна подо мной,

горбатое усилие гребца

не знает этой немощи земной.

Не до друг друга, мы теперь – одно,

везде тебе пристанище, как мне

изгнание повсюду суждено.

«Тихопомешанному на муравьях…»

Тихопомешанному на муравьях

чайка была продолженьем ладони,

с пепельной славой на тонких крылах

и в летаргическом полунаклоне.

Он растворялся в соседних мирах.

Бледным цветком, прозябающим в скалах,

осенью в сердце селившийся страх

так и дрожал среди родственных малых.

Жизнью соринки, что слишком мала,

тихопомешанному увлечься

было всегда перед сном и улечься

с радостным риском – была не была!

Всё продолжается – только и знал,

было движение – так он и помнил,

только и видел: соломинку поднял,

на муравьиной тропе исчезал.

«Снег – на землю, душа – от земли…»

Снег – на землю, душа – от земли,

вам сегодня меняться местами.

Что ты медлишь, душа? Утоли

этот замысел. Больно?

Так зачем привязалась ко мне?

Наш разлад – он затеян над нами.

Ты любила кого-нибудь? Нет.

А со мной породнилась невольно.

Всё кому-нибудь принадлежит.

Снег и снег, как попытка оспорить,

исчезая, летит и летит,

так прекрасен, что боязно вторить.

Ну и всё же скажи, мы могли

полюбить, как пришли, – не владея?

«В области пчёл, в рыжей стране с солнечной осью…»

В области пчёл, в рыжей стране с солнечной осью,

там, где паук плёл мои сны по древесине,

я собирал дождь золотой или колосья

и на веранде павлин плыл в керосине.

Книгою мне лес пламенел, набранный густо

временем игл, липкой листвой и запятыми

угольных мух, влажным камням – влажное чувство

вторило и растворялось в полуденном дыме.

Этот песок вдоль по ступням к пяткам сандалий,

гретый асфальт или залив в отмелях белых,

россыпь мальков, хрупкий хрусталь рыбьих печалей,

их позвонки, перезвон слёз тонкотелых.

Если бы мог, если бы смел я усомниться

в том, что живу, прежде не жив, или растенье

если бы смел не называть умершей птицей

или птицу не называть ангельской тенью,

то и тогда…

«Сквозь тьму непролазную, тьму азиатскую, тьму…»

Сквозь тьму непролазную, тьму азиатскую, тьму,

где трактор стоит, не имея любви ни к кому,

и грязи по горло, и меркнет мой разум,

о, как я привязан к Земле, как печально привязан!

Ни разу так не были дороги ветви в дожде,

от жгучего, влажного и торопливого чтенья

я чувствую, как поднимает