Бог альпинизма

Ярослав Астахов

Он убил человека. Точнее – бога. Он оставил в камере смертников записку, поясняющую, почему совершил такое. Невероятный мотив страшнее, чем само преступление.

Бог альпинизма

записка, оставленная убийцей в камере смертников

Ярослав Астахов

Тростинки надломленной не преломит, льна курящего не загасит.

    Евангелие от Матфея, 12:20

© Ярослав Астахов, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Не просто хранить покой, оказавшись в камере смертников. Но все же я постараюсь. Иначе вряд ли получится изложить последовательно, членораздельно, как вправду было. Точнее – ПОЧЕМУ я совершил то, из-за чего оказался здесь.

Конечно, даже если и сумею описать в точности – кто поверит? Не по зубам подобное мозгу современного человека. И я пока не до такой степени отуплен страхом неминуемой смерти, чтобы не разуметь это.

Но все ж права поговорка, видимо: надежда умирает последней. То есть я верю: найдется один из тысячи, который, почитав эту вот предсмертную записку мою, окажется в состоянии вместить, ЧТО случилось. И почему я не мог поступить иначе.

И он тогда меня не осудит. И не захочется ему плюнуть мне на могилу… Но не об этом я беспокоюсь, впрочем. Желать, чтобы не плюнул один из тысячи? Да мне, по большому счету, и самому плевать…

Но я умоляю Бога, чтобы не унести мне в эту самую могилу открытие мое, кошмарное и нечаянное! Меня терзает, что мне – известно, тебе же (кто начинает, надеюсь очень, сейчас читать эту мою предсмертную записку) … тебе же – нет!

Как и вообще никто из людей не ведает, кроме лишь одного меня, какой беспощадный тайный мощный поток пронизывает ежемгновенно медлительные воды нашей обыденности!.. Возможно, преступлением своим я спас мир.

Мое открытие настолько немыслимо, что смехотворно мала надежда, что мне – поверят. Но пусть она и ничтожна – я человек, и потому не могу до последнего не стремиться довести до сведения человечества открывшееся мне новое!

Тем более, что мое ПОСЛЕДНЕЕ – совсем близко. Я должен хоть попытаться предостеречь…

Может быть – оно и напрасно было, предпринятое мной преступление… Об этом невыносимо думать! Ведь если все же не ПОЗАБЫЛ убитый моей рукой… То есть, если убив его я так и не уничтожил его Намерение…

Здесь и далее: Гималаи 1994 (фото автора)

1

Но постараюсь рассказывать по порядку. Сумбурность изложения может стать поводом не воспринять всерьез. А поводов таковых ведь и без того имеется более, чем достаточно.

Я заплатил дорогую цену, чтобы предотвратить недоверие или, по крайней мере, дать шанс моему сообщению быть воспринятым не только скептически. Ты думаешь, почему откровения мои берут старт лишь здесь, в коробке камеры смертников? Да потому, что надеюсь: хоть место написания столь неординарного текста заставит не легкомысленно воспринять сообщающееся в нем!

Ведь мне из этой коробочки-то – не выпрыгнуть. Иначе, как на тот свет. Мне вынесенный приговор обжалованию не подлежит и записку эту можно будет прочесть лишь после того, как я стану трупом.

И ты – который сейчас читаешь – ты сообразишь, думаю, что не было мне, человеку верующему, никакого резона плести неправду. В такой-то комнате!..

А правду ли я говорил на суде? Да, её. Но только далеко не всю полностью.

Хотя вершившим тот суд рассказанного мной показалось вполне достаточно. Я даже, кажется, и разочаровал тогда несколько прокурора. Ведь он же заготовил заранее – не сомневаюсь – блистательную многоходовку, нацеленную обличить обвиняемого вопреки всем уверткам его и адвоката. А я возьми да признайся сразу! Не дал судейскому волку явить искусство прищучивания столь опасного и – благодаря стараниям СМИ – ненавидимого широкой общественностью преступника.

Но разве это не мелочь по сравнению с тем, что не оказалось проблемы с постановлением присяжных «виновен» и приговором? Судья даже позволил себе один удивленный взгляд мне в глаза. В котором ясно читалось: не страшно ли тебе, смертный, делать этакое признание? Ты разве совсем не в курсе, что полагается по закону тем, кто вершит подобное?

Откуда же ему знать, этому герою официозных залов: есть вещи