Счастливый день. Вместо предисловия
– Я вот что подумал, – сказал я утром, часов в девять, – У нас будут восемь женщин, но они не только женщины, а восемь моделей. Восемь моделей счастья.
– Почему? – спросил он. Назову его «Колей». Я с ним вместе праздник задумал, а почему проживаю вместе, не скажу.
– Смотри, – сказал я, – Ника замужем. Живет за городом с мужем и дочкой. У Зины муж и три любовника. Маша и Даша – ну, они друг с другом счастливы. Марьяна-большая ездит к своему в гости в Ленинград, он у нее парадно-выходной. Марьяна-маленькая при богаче гейшей. Лена одним только творчеством и живет, не знаю, есть ли кто у нашей живописицы. А Аня – она получается восьмая – недавно развелась.
– И это ты называешь счастьем? – Коля удивился.
– Если б она его измены всю жизнь терпела, вот это было б горе…, – я задумался, – Мне не нравится только, что их восемь. Если я расскажу кому-нибудь, что пригласил на восьмое марта восемь женщин, и они предьявили мне восемь моделей счастья, то меня выставят на смех. Надо избегать прямолинейных ходов. Но я же не виноват, что девятая уехала маму проведать.
– Так ты и не рассказывай.
– А зачем я тогда в магазин сходил, накупил еды три короба? Зачем ты торт печешь? Зачем я накрутил бумажек с поздравлениями разной степени идиотизма? Зачем вино, вон, в холодильнике стоит?
Первой пришла Аня – та, которая развелась. Она живет недалеко. Скинула мне на руки черно-белую шубку, пояснив, что это «хорь». Прошла к столу и села в солнце. Волосы у нее рыжие, а яркое солнце их еще и вызолотило, отметив и персиковые пушинки на щеках.
– Тебе к лицу развод, – сказал я, – Наверное, активируются какие-то резервы организма.
– Нет, просто последние полтора года мы жили так плохо, что дальше может быть только лучше, – по обыкновению нараспев сказала она.
Я ей не поверил: мы пили с ней чай за пару месяцев до того, как она мужа выгнала; Аня цвела и делилась мелочами, которые казались мне верными приметами счастливой семейной жизни. О том, что муж ее крутит роман со своей сотрудницей, Аня еще не знала.
– В браке она была счастлива, а когда развелась, еще и похорошела, – сказал я, параллельно думая, что хорошо бы воткнуть эту фразу в какой-нибудь прекрасный текст про современную любовь.
Вторым номером, минут через десять, то есть где-то около полудня, пришла Марьяна-большая.
– Мне подарок преподнесли ночью, – прощебетала она, выпрастывая свое крупное тело из кашемирового пепельного пальто.
– Здорово, – сказал я, – Впереди еще целый день, а ты уже с подарком.
– Мы расстаемся, – синие глаза ее сияли, крашеные черным кудри лохматились, а лицо было, на мой вкус, бледновато.
– Больше не будешь ездить в Ленинград, – я вздохнул, – А попозже он не мог сообщить тебе эту прекрасную новость?
– Я знала, что этим закончится. Мы смеялись всю ночь, – и по таким случаям можно, оказывается, щебетать.
Стали пить вино и кофе, намазывать красную икру на черный хлеб. С сервировкой мы с Колей постарались: длинный-предлинный стол был заставлен и фарфоровыми тарелками, и кружками кофейными, и бокалами для белого вина; в стеклянной вазочке ягодными гроздьями почивала икра, обложенная льдом, на блюде курчавился миндальной стружкой бисквитный торт, а в плетеной корзинке возлежали булочки и круассаны из ближайшей кондитерской. И еще рыба была, и тарелка с колбасное-мясными ломтями, и вегетарианские соусы в судках.
– Не думал, что от расставания можно похорошеть, – эта мысль меня все не покидала. Аня развелась, Марьяна-большая рассталась. И обе прекрасно выглядели.
– Когда это произошло, друзья сразу отправили меня к психотерапевту, – сидя за столом, выпевала Аня, – У меня тоже родители развелись. Мне тогда было двенадцать, а не четыре, как моему сыну. Отношения с отцом у нас были плохие. И вы знаете, поговорив со специалистом, я села и написала отцу письмо. Всего две строчки, которые я должна была написать, наверное, двадцать лет назад. И стало так легко!
– Мы же все несем из семьи, – с азартом поддержала Марьяна-большая, – Как только перестаешь действовать, как твои родители, то, значит, проблема решена.
Марьяна-большая все