Несотворенный мир

Мария Фомальгаут

Этот мир стоял здесь со времен своего сотворения. То есть, он не стоял, а летел в пустоте, на невидимой привязи вокруг Солнца. Мир был очень старым – намного старше, чем все его обитатели, никто из них уже не помнил, как создавался мир. У жителей не осталось даже достоверных сведений – только легенды и слухи, которые чем дальше, тем больше обрастали новыми легендами и слухами.

Несотворенный мир

Мария Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2015

© Мария Владимировна Фомальгаут, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Несотворенный мир

Пролог первый

Было бы проще, если бы мне было больно.

Но мне не больно.

И даже не страшно. Они умеют притуплять страх, они препарировали мои эмоции, они вскрыли мою память – безжалостно, беспощадно, жестко, наплевав на все международные конвенции и договора.

Уже не пытаюсь защитить свою память. Знаю – не уберегу, не прикрою. Все равно разломают, все равно заглянут в самую глубину.

Я хватался за остатки сознания. Я смотрел на человека за пультом, я заставлял себя вспомнить, как его зовут, даром, что я не знал, как его зовут, а нет, генерал называл его при мне, он назвал его Тук, Тук, Тук, так падают яблоки по осени, когда я последний раз видел яблоки, не знаю, вечность прошла, тук, тук, тук, так надо постучать в дверь, чтобы открыли. Чтобы открыть память, надо постучать в неё, а не взламывать – сильно, беспощадно, безжалостно, молоком, тук, тук, тук.

Сознание разрывалось на мелкие кусочки, на осколки, сознание растворялось в памяти, я пытался ухватиться за память, чтобы не потерять самого себя. И не мог. Мне подворачивалось что-то неуместное, из детства, какие-то первые воспоминания, школьные годы чудесные, а Илюха, идиотище, айфон в школу принес, а у меня айфона нет, и никогда не будет, пот ому что денег нет, отец говорит – учись-учись-учись, и будут деньги, а сам он всю жизнь учился-учился-учился, и где теперь его деньги, спрашивается…

Они дернули меня за память, больно, сильно, я еле удержал воспоминание. Я вспоминал, как Илюха, идиотище, держит айфон, я тяну шею, хочу увидеть, что там, что там, что там, мальчишки отталкивают, Илюха кивает своим вассалам, гоните его на хрен, он еще разобьет. Понимаю, что мне здесь не место, и никогда в илюхиной компании мне будет не место, потому что у Илюхи отец… а у меня отец… сейчас уже не помню, кто был отец Илюхи, и кто у меня, да это и неважно.

Говорю – чтобы показать, что тоже не лыком шит, что я тоже кое-что стою, говорю, чтобы привлечь внимание.

– А я… а у меня билет в космос есть!

Илюха оборачивается, смотрит на меня. Первый раз в жизни Илюха смотрит на меня.

– А ну покажи.

– А дома лежит.

– А принеси.

Хочу сказать, что принесу, обязательно принесу, да что принесу, Илюху в гости приведу, пусть посмотрит, – и тут же спохватываюсь.

– А папа велел никому не копазы… – волнуюсь, путаю слова – не запокы… не по-ка-зы-вать…

– Врет он все, нет никакого билета! – орет кто-то из Илюхиных вассалов.

– А за вранье знаешь, чего полагается?

Я знаю, что полагается за вранье. И надо бежать, и не бежится, Илюхин кулак обрушивается на мою переносицу…

Кусочек памяти оборвался, выпал еще один кусочек, тоже ободранный, сильно потрепанный:

Обозначаю гипотенузу через а, два катета – через бэ и вэ.

Нет.

Не поймут.

Помечаю гипотенузу одной черточкой, первый катет – двумя, второй – тремя.

А вот дальше как прикажете объяснять, что такое квадрат, циферку два здесь не поймут…

– Вы еще долго мне будете гипотенузы писать?

– А… откуда вы русский язык знаете?

– Уберите это, уберите… меня в школе этим умучали… и вы еще тут…

Смущенно молчу.

– А у меня сахар есть, – говорит он, – вы едите сахар?

– Ем.

Стараюсь не вспоминать, что сахар – белая смерть, стараюсь забыть все запреты не грызть сахар, вытряхиваю из памяти суетливых родителей, да что ты сахар грызешь, вон, печеньку возьми…

Нет здесь печенек.

Нет…

Они снова потянули мою память, сильно, резко, кто же так память тянет, её бережно тянуть надо, чтобы не разорвать. Память запутывается сама в себе, я отключаюсь.

Пролог второй