Отец Горио

Оноре де Бальзак

«Отец Горио» – один из самых знаменитых романов Бальзака, вошедших в цикл «Человеческая комедия». Основные события романа происходят в Париже, в пансионе мадам Воке, запрятанном в нижней части улицы Нев-Сент-Женевьев, где за небольшую плату проживают малозаметные, потрепанные жизнью люди. На чердаке этого пансиона влачит свое жалкое существование главный герой романа папаша Горио – некогда преуспевающий торговец хлебом. Подобно королю Лиру он потратил почти все свое состояние на воспитание любимых дочерей. Обеспечив каждую богатым приданным, он оставил себе лишь небольшую сумму, в надежде на то, что всегда сможет найти у них любовь и поддержку. Но его надежды рассылались прахом. Удачно выйдя замуж и став светскими дамами, дочери стали стыдиться своего отца и вспоминали о нем лишь тогда, когда нуждались в деньгах. Постепенно Папаша Горио отдал им все, что у него было, и остался ни с чем. Он стал посмешищем всего пансиона, жильцы презирали его, и лишь один, бедный студент Эжен де Растиньяк, смотрел на старика с сочувствием…

Оноре де Бальзак

Отец Горио

Великому и знаменитому Жоффруа де Сент-Илеру[1 - Жоффруа Сент-Илер Этьенн (1772–1844) – естествоиспытатель, кумир Бальзака; именно он выдвинул ту дорогую сердцу Бальзака теорию, согласно которой «есть только одно живое существо», которое «получает свою внешнюю форму или, точнее говоря, отличительные признаки этой формы в той среде, где ей назначено развиваться».] в знак восхищения его работами и гением.

    Де Бальзак

Престарелая вдова Воке, в девицах де Конфлан, уже лет сорок держит семейный пансион в Париже на улице Нев-Сент-Женевьев, что между Латинским кварталом и предместьем Сен-Марсо[2 - Сен-Марсо – парижский квартал на левом берегу Сены, один из беднейших кварталов Парижа.]. Пансион, под названием «Дом Воке», открыт для всех – для юношей и стариков, для женщин и мужчин, и все же нравы в этом почтенном заведении никогда не вызывали нареканий. Но, правду говоря, там за последние лет тридцать и не бывало молодых женщин, а если поселялся юноша, то это значило, что от своих родных он получал на жизнь очень мало. Однако в 1819 году, ко времени начала этой драмы, здесь оказалась бедная молоденькая девушка. Как ни подорвано доверие к слову «драма» превратным, неуместным и расточительным его употреблением в скорбной литературе наших дней, здесь это слово неизбежно: пусть наша повесть и не драматична в настоящем смысле слова, но, может быть, кое-кто из читателей, закончив чтение, прольет над ней слезу intra muros et extra[3 - В стенах города и за его стенами (лат.).]. А будет ли она понятна и за пределами Парижа? В этом можно усомниться. Подробности всех этих сцен, где столько разных наблюдений и местного колорита, найдут себе достойную оценку только между холмами Монмартра и пригорками Монружа[4 - …между холмами Монмартра и пригорками Монружа… – то есть между северной и южной окраинами Парижа.], только в знаменитой долине с дрянными постройками, которые того и гляди, что рухнут, и водосточными канавами, черными от грязи; в долине, где истинны одни страданья, а радости нередко ложны, где жизнь бурлит так ужасно, что лишь необычайное событие может здесь оставить по себе хоть сколько-нибудь длительное впечатление. А все-таки порой и здесь встретишь горе, которому сплетение пороков и добродетелей придает величие и торжественность: перед его лицом корысть и себялюбие отступают, давая место жалости; но это чувство проходит так же быстро, как ощущение от сочного плода, проглоченного наспех. Колесница цивилизации в своем движении подобна колеснице с идолом Джагернаутом[5 - Идол Джагернаут – статуя индийского бога Вишну; во время ежегодных процессий ее возили на колеснице, и верующие бросались под ее колеса, чтобы в новой жизни перейти в высшую касту.]: наехав на человеческое сердце, не столь податливое, как у других людей, она слегка запнется, но в тот же миг уже крушит его и гордо продолжает путь. Вроде этого поступите и вы: взяв эту книгу холеной рукой, усядетесь поглубже в мягком кресле и скажете: «Быть может, это развлече