Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs)

Екатерина Тарасюк

Тлевший пепел, смешанный с золой, неприятно скрипел. Из ретрансляторов доносилось шипение сломанного радиоселектора. Все, что находилось в кабинете, после пожара обуглилось и потемнело. Не полностью сгоревшие тетрадные листки разлетелись по всему классу. Тонкий удовый запах пылью поднимался вверх, паучьим коконом сжимая легкие. Дневной свет пробирался сквозь закопченные стекла окон, напоминая огни ночной автострады.

Марк, сложив руки домиком, вальяжно сидел на единственном чистом стуле и пренебрежительным взглядом наблюдал за тем, как Ева выводила на доске знакомые до судороги слова: «The Поэт». Ее глаза были полны тревоги, и она с надеждой посмотрела на юношу, затем на дверь, за которой послышались шаги и тяжелое сбивчивое дыхание.

Кто из них лучше сумеет рассказать, почему у школы Зверя всегда была плохая репутация?

Екатерина Тарасюк

Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)

«That’s bad medicine»[1 - Это плохое лекарство],

    – Марк Зильберштейн.

Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)

ТОМУ, КТО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ.

I was alone falling free,

Trying my best not to forget.

    (Placebo – «Meds»)[2 - Я был одинок в свободном падении,Изо всех сил пытаясь не позабыть…Placebo – «Таблетки»]

Ноль – ноль

Сентябрь. 2009 год.

– Итак, пациент семнадцать, – доктор в круглых очках включил шипящий диктофон, сохранившийся, видимо, с советских времен. – Помните ли вы, каким образом оказались здесь?

– Разве у меня нет имени? – усмехаюсь я, чувствуя неприятную горечь в горле.

– Вы все еще не уверены в своем прошлом, почему тогда я должен быть уверен в вашем имени? – у психиатра были черные волосы и борода с проседью. Я недовольно цокаю языком и, закинув ногу на ногу, губами зажимаю кулон, который до этого теребила моя рука. Он выключил диктофон. – Хорошо, давай начнем сначала, – мужчина заметно смягчился, хотя такая тактика ему вовсе не нравилась, что было видно по его лицу. – Что ты помнишь из своего прошлого?

– Что я помню?… Хм. Все и одновременно ничего, развожу руками, но чувствую, будто что-то меня сковывает изнутри. Что-то сковало мою душу, а заодно и язык. – Если бы у меня были все воспоминания, то меня бы здесь не было, – но это ошибка. Очередное мое заблуждение. – Раньше мне казалось, что правильно будет мне вам задавать вопросы, поскольку о моем личном деле многие наслышаны, только не я… Теперь я в смятении, ничего не понимаю.

– Почему?

– Иногда у меня возникает ощущение, что меня подменили. Кажется, будто кто-то другой живет в моем теле. Что я – вовсе не я, или, например, что меня никогда не существовало, я лишь чье-то изображение в этом мире. Временами сомневаюсь, что мое дело, на самом деле, мое. Оно действительно настолько насыщенное?

– Более чем. Но, понимаешь, я не столько хочу узнать о твоем прошлом, сколько узнать именно тебя, какой ты человек, чтобы потом доказать или, наоборот, опровергнуть написанное о тебе в картотеке. Видишь папку? – доктор кивнул в сторону своего дубового стола, заваленного бумагами. – Если наш сеанс пройдет успешно, и ты мне все расскажешь, то, возможно, я сдам в архив заведенное на тебя в прошлом дело.

– Что же, док, – стараюсь выглядеть спокойней, – валяйте.

Диктофон вновь затрещал. Этот хруст напоминал мне, как в лесу ломались ветки под ногами. Как хрустели кости, как они ломались, подобно веткам в лесу… как мороз дробил кости.

– Приступим. Разговор с пациентом семнадцать. Прошу, расскажите, что значит для вас любовь?

– Любовь? – минутная пауза. – Нашли, кого спрашивать. Мне почти незнакомо это чувство, я смутно помню… – поджимаю губы, – это незабываемо. Такое можно испытать лишь раз. Лишь к одному человеку, кем бы он ни был.

– Расскажи мне о нем.

Июнь. 2007 год.

Впереди лишь яркий свет. Я чувствую его, как он слепит мои глаза, сжигая их. Очертания туманны, по щекам бегут слезы, словно от лука или слезоточивого газа. В едких контурах углядывается белый коридор, словно свет в конце бесконечного туннеля. Позади меня мрак. Ноги изранены. Осколками?… На освещенном белоснежном полу видны мои кровавые следы. У меня не было ни малейшей в