«Облетели цветы, догорели огни»
Василий Васильевич Брусянин
Ни живые – ни мёртвые
«Около одиннадцати часов вечера по Вознесенскому шли два молодых художника. Кутаясь в пальто с барашковыми воротниками, они торопливо шагали по панели, подгоняемые морозом, но это не мешало им весело болтать, задорно смеяться и злословить. За глаза они подтрунивали над своим профессором, который, несмотря на седину в бороде, отчаянно ухаживает за ученицей Силиной, жгучей брюнеткой с карими глазами.
– Стой! – неожиданно выкрикнул один из них, высокий блондин с маленькой бородкой, когда приятели поравнялись с громадным окном цветочного магазина. – Посмотри, какая прелесть! На дворе такой морозище, а там!.. Цветут они и благоухают!.. Это напоминает мне дивную Италию!..»
Василий Брусянин
«Облетели цветы, догорели огни»
[1 - С. Я. Надсон «Умерла моя муза!.. Недолго она…». Прим. ред.]
Около одиннадцати часов вечера по Вознесенскому шли два молодых художника. Кутаясь в пальто с барашковыми воротниками, они торопливо шагали по панели, подгоняемые морозом, но это не мешало им весело болтать, задорно смеяться и злословить. За глаза они подтрунивали над своим профессором, который, несмотря на седину в бороде, отчаянно ухаживает за ученицей Силиной, жгучей брюнеткой с карими глазами.
– Стой! – неожиданно выкрикнул один из них, высокий блондин с маленькой бородкой, когда приятели поравнялись с громадным окном цветочного магазина. – Посмотри, какая прелесть! На дворе такой морозище, а там!.. Цветут они и благоухают!.. Это напоминает мне дивную Италию!..
– Ну, плюнь!.. Пойдём… Холодно! – протестовал художник пониже, но всё же остановился у окна и засмотрелся на цветы.
Озарённые фиолетовым светом электрических лампочек, цветы, действительно, останавливали внимание прохожего. Ярко-красные, голубоватые как бирюза, белые как снег, они красовались за стеклом, подёрнутым иглами мороза, и казались равнодушными и к суровой зиме, и к холодному вечеру и к вьюгам, а над ними простирали свои громадные листья пальмы, филодендроны и фикусы, и у самого стекла стояла стройная, зелёная горная сосёнка.
– А вынеси в эту минуту любой бутончик на улицу – и опустит он свою красивую головку и скоро-скоро поблекнет!..
Не успел высокий художник закончить своей фразы, как дверь магазина отворилась, и на панели появилась высокая, стройная брюнетка, в светлой шапочке на тёмных вьющихся волосах и в коротком жакете, отороченном по воротнику и вдоль полы светлым барашком, под цвет шапочки.
– А вот выпал на улицу ландыш серебристый и не боится мороза! – приподнятым тоном воскликнул художник пониже, и его глаза с лукавой улыбкой встретились с глазами брюнетки.
Та вспыхнула, догадавшись, по адресу кого была брошена эта фраза, сверкнула зрачками тёмных ясных глаз, улыбнулась и пошла дальше. Полминуты спустя она снова обернулась и встретилась с двумя парами весёлых, внимательных и восхищённых глаз молодых людей. Девушка смутилась и пошла быстрее. Художники медленно и лениво пошли своею дорогой. Теперь они уже не злословили над своим профессором, и каждый из них, в тайне один от другого, думал о цветах, о серебристых ландышах, о брюнетке в светлой шапочке…
Быстро шагая по свежему похрустывавшему снегу панели, Надя думала о молодых людях, а в её ушах всё ещё звучала фраза о ландыше, выпавшем на улицу, и щекотала её чуткое самолюбие. Поравнявшись с углом улицы, она ещё раз невольно оглянулась и пристально посмотрела вдоль панели. В морозном воздухе, залитом электрическим светом, мелькали блестящие пушистые снежинки, по панелям двигались тёмные закутанные фигуры пешеходов, по улице взад и вперёд сновали сани, слышался говор, глухой и невнятный, слышался скрип под полозьями саней.
Надя повернула в узкий и глухой переулок, и сердце её словно упало. Здесь было сумрачно, газовые рожки уныло мигали, по обе стороны переулка тянулись стены тёмных домов… Безлюдно, сумрачно и неприветливо! Неприветливо как в их маленькой квартирке, с низким потолком, потёртыми половицами и с тёмными, замазанными обоями стен. В зальце одинокая лампа под зелёным абажуром, у стола старуха-мать с постоянно