Соло на баритоне

Виктор Казаков

Писатель Виктор Казаков в своих книгах продолжает лучшие традиции русской прозы.

Виктор Казаков рисует образы наших современников, на чью долю выпало жить в эпоху перемен, и пишет о том, что его больше всего волнует – о проблемах нравственности.

Последние годы писатель живет в Праге, откуда с тревогой и болью следит за событиями, происходящими в России.

Виктор Казаков

Соло на баритоне

Глава первая

Перелет

1.

Уже пожилой человек Василий Егорович Дорошкин вечером 24 мая 2007 года (эта дата на некоторое время запомнится близким Василию Егоровичу людям) лег спать и, в ожидании сна, задумался над прожитой им жизнью. Задумался без какой-либо ясной цели и даже без заметного желания в этот поздний час предаваться бесполезному занятию, но… так уж получилось. И, человек скромный и честный, к тому же совсем не глупый и способный обобщать факты, через некоторое время наш герой пришел к выводу, о котором смутно догадывался и раньше: жизнь свою он прожил не так.

В отличие от ученых мужей, которые, служа в академиях, зарабатывают себе на хлеб поисками смысла жизни (до сих пор этого смысла они не нашли, но поиски продолжаются), Дорошкин смысл своей жизни сформулировал давно: смысл вовсе не в честолюбивом желании оставить след в истории человечества или хотя бы в отечественной истории, – след оставляют единицы, миллионы же, среди которых было много людей умнее и талантливее его, Дорошкина, незаметно навсегда ушли из памяти людей. По Дорошкину, смысл жизни – в деле, результаты которого приносили бы ему радость.

Простим герою эгоистичность этого кредо; формулируя его, он, действительно, мало заботился о человечестве и думал в основном о себе. И старался жить, по мере сил приближая ту личную жизнь, которая представлялась ему правильной.

И вот вывод: не так…

Пожалев себя и вздохнув, Василий Егорович почувствовал, что сон, подобравшись, наконец, к его подушке, утяжелил веки и стал путать его и без того запутанные мысли. Он еще раз вздохнул, протянул руку к стене у изголовья, потушил висевшее над головой бра и укрылся легким одеялом. И тотчас же заснул.

И не проснулся.

2.

Трое крепких парней, как близнецы похожих друг на друга (крутые плечи, узко расставленные черные глаза, длинные носы, над глазами мохнатые, будто свисавшие края черных кавказских папах, брови, широкие азиатские скулы), молча связали Дорошкину руки, при этом один из них не зло предупредил:

– Сопротивление бесполезно.

– Да я и не буду, – дрожа от испуга, жалким выдохом прореагировал на те слова Дорошкин, но уже через минуту, слегка приободрившись, все-таки спросил:

– А вы кто, господа?

– Много будешь знать…

– Быстро состарюсь? Да я и без вас уже…

Настаивать на ответе на свой вопрос Дорошкин на всякий случай поостерегся и, подчинившись жесту одного из стражников («наверно, старший»), молча пошел по заросшей эдельвейсами круто поднимавшейся вверх тропинке.

Старший шел впереди, и его можно было хорошо рассмотреть. Голову стражника покрывал шлем, похожий на «буденовку», только цвет шлема был не мышиный, а серо-серебристый, – такого цвета была палатка, которую в молодости Дорошкин брал с собой в путешествия по горам; на ногах были тяжелые черные ботинки (в последние годы армия в похожую обувь обмундировывала своих воздушных десантников; приобрести такие ботинки Дорошкин давно мечтал, потому что цивильные штиблеты на нем всегда быстро изнашивались); остальную часть широкоплечей фигуры стражника укрывал просторный черный плащ, небольшим горбом выпиравший возле лопаток. «Наверно, под плащом рюкзак», – подумал Дорошкин.

«Двое младших, кажется, одеты так же», – шагая, старался вспомнить Василий Егорович, но оглядываться побоялся.

Извиваясь между большими камнями, тропинка поднималась прямо к вершине горы; Дорошкин тяжело дышал и слышал хриплое дыхание шедших сзади стражников.

Часа через два все были на вершине, и старший объявил привал. Один из его помощников молча развязал Дорошкину руки и жестом разрешил сесть рядом с остальными, возле большого плоского