И ты был богом

Юрий Лаковский

Созданный поэтом диковинный мир увлекает и завораживает, струится и переливается, улыбчиво-нежно играя душой читателя, которая прильнув к нему невидимым, третьим лишним, становится тенью в плену томительных искушений в изнеженно-алых зорях магии слова.

Медленно утопаешь в певучести строк. А душа мечется между изысканностью слога и красочным мифом под перламутровым небом.

Вот поэт, рождённый гением и улыбкой Джоконды – где всё неуловимо, но, пристально вглядевшись, понимаешь – здесь глубина нездешних, ускользающих пространств иных измерений.

Многие не могут осилить глубину – не хватает дыхания, они выныривают, не успев насладиться, не осознав, а значит – не оценив красоту удивительных и пронзительных Миров поэта.

И ты был богом

Пей мирру моей речи

Юрий Лаковский

© Юрий Лаковский, 2014

© Мирра Таиссат, иллюстрации, 2014

Редактор Элен Лепик

Благодарности

Галина Оболенская

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Я ехал к матери через сады в телеге,

С вожжами старый шорник, тоже с Гая[1 - Деревня Екатериновка в Ульяновской области, бывший совхоз имени Гая;],

Ну что, – спросил он у меня, – опять набеги,

И так же в мае?

Так, стало быть, прошла ещё одна година,

Японский Бог, и что в звездах за спешка,

Остался я один, да, вон, еще скотина, —

На небе Стешка.

Давай помянем бабу-то, что ж мы, не люди,

Под сеном у меня укрылась фляга,

Ну, пухом ей земля, и пусть с ней ангел будет,

А с нами брага!

Как ручеёк она меж камней известковых,

Всё сдобрит песней – дойку, стирку, калду[2 - Огороженное место для скота;],

За ней тогда всё увивался участковый,

Убил бы падлу!

Но сам тогда он наказал себя за норов, —

Зачем лезть на рожон, да после браги,

Его тогда на «чёрном воронке"[3 - Милицейская машина;] и в город,

Подох в тюряге.

Что за напасть, как чёрт урчит сегодня в брюхе,

Глаза слезятся на ветру, хоть выколь,

Видать, давно не украшал я крест старухе

Живой гвоздикой!

Ты, верно, засыпаешь от моих историй?

Наплюй на них, поспи на сене малость,

Мне не гореть уже от счастья и от горя,

Что делать, старость!

А сам-то про себя хоть помнишь свою кралю?

Бывало, вижу вас, – сидят, воркуют,

И нешто не дурак, что променял Наталью

На городскую?

Глаза-то у неё – горящих два уголья,

Бывало, взглянет, – всё нутро зар?тся,

И как в тумане слышу, – здравствуй, дядя Коля!

Всё думал – снится.

То яблок сунет мне румяных, то смороды,

А я всё ладил ей зимою санки,

Видать, и в наши родники и огороды

Слетает ангел.

А как она сейчас? – Так, значит, оклемался!

Вот в буркалы твои смотрю и вижу,

Запросто так, как тень, по свету ты скитался

С горою книжек.

А жил бы здесь, смотри, ну где ты сыщешь

Такую сучью красоту с телеги?

Её спокон веков, ни за какие тыщи

Не купишь в Мекке[4 - Богатейший древний город на Востоке, славился фантастическим ассортиментом товаров;].

Вот, человек, возьми, душа и ум – потёмки,

Всё что-то ищет, ёрзает, бросает,

И подстелить бы рад себе под зад соломки,

Но где, – не знает!

Ты, вот что, уши-то свои закрой, на милость,

Мне бы сказать тебе о ней немного,

В твоих руках она, как солнце, вся лучилась,

И ты был Богом!

Ты мог её создать величьем своих искор,

И бабья суть её свилась бы в зори,

Ну, кажется, приехали, тебе тут близко,

Чай, помнишь, что ли?!

И, больно, не серчай на старика-шишигу,

Вон, отмахали две версты, и нате!

Сподобься уж, зайди и захвати мне книгу

О Митридате[5 - Великий полководец древности, угрожал Риму;].

Чайку попьем с тобой, собрал я много мяты,

Клубника в погребе, варила женка,

У старого моста найдешь мои палаты,

Там, где колонка.

Я провожал его открытым долгим взглядом,

Жизнь не скрутила старика в цигарку,

Не подобает нам учить ходить за стадом

В горах овчарку.

Мой дом увяз в саду, два дня я дурью маюсь,

Почистил двор, отнес весь хлам на свалку,