Разорванный кокон

Наталья Филимонова

Жить в коконе тепло и комфортно. Вовне ты всегда уязвим. Но только вовне начинаешь чувствовать музыку…

Наталья Филимонова

Разорванный кокон

А нам…

Нам снились плащи и кинжалы

В наши 12 лет.

А времени было мало,

И мать выключала свет.

Но можно прокрасться мышкой,

Подслушать, что все уже спят,

И снова устроиться с книжкой,

Забравшись с ногами в кровать.

И снова – плащи и кинжалы,

Дуэли и скрип карет.

И дама под темной вуалью

Прячет в руке стилет.

Ведут корабли капитаны —

Неистовый Блад и Грант.

И будто не умер – странно! —

Безумец граф Рудольштадт.

Безудержно и без меры —

Читали, как пили вино.

Почти ненавидя Мольера

В обиде за Сирано.

И были плащи и кинжалы,

И миру 12 лет.

И времени было мало.

Потом наступал рассвет.

Сладко так спит мое чудовище Франкенштейна…

Сладко так спит мое чудовище Франкенштейна

Где-то в грудине, за рёбрами там, вот слева.

Кутается к зиме, просит налить глинтвейна,

Или хотя бы чаю – но с молоком и вареньем.

Сшитое кое-как, вышивальным стежком – по коже.

Что ты хотел, я ведь шить никогда не умела.

Я же теперь с каждым днём становлюсь моложе.

Я по утрам просыпаюсь в чужое и странное тело.

Дико оглядываюсь каждый раз сквозь чужие глазницы,

Вновь закрываю глаза, смотрю вовнутрь.

– Что там мой маленький монстр, как ему спится?

Спи, мой хороший, мой мёртвый. Доброе утро!

Просто так

Летучая кошка

Летучую мышку

Поймала намедни.

Такие дела.

И мышка сказала:

– Послушай, братишка!

Судьба нас нелепо

И глупо свела.

Ты делаешь больно

Своими когтями!

…А я направлялась

В заоблачный лес.

Летели бы мирно

Своими путями.

Нам надо так мало

От этих небес!

Ты кошка, а значит,

Ты хочешь уюта,

Чтоб клетчатый плед был

И миска в углу.

А мне только надо

Зависнуть под утро,

А ночью – лишь ужин

И лунную мглу.

А кошка ждала

Безмятежно и хищно.

Она терпеливо

Дослушала мышь.

Ответила вежливо:

– Милая пища!

Какое мне дело,

Куда ты летишь?

Пусть мыши крадут

Макароны на полке.

Пусть ангел играет

На медной трубе.

Пусть рыщут над лесом

Летучие волки.

А кошка летает

Сама по себе.

Не слушая больше

Предсмертного писка,

Она полетела

Домой, в облака.

За мышку – похвалят.

И в синюю миску

Летучие люди

Нальют молока.

Нельзя, нельзя оглядываться – пропадешь!..

Нельзя, нельзя оглядываться – пропадешь!

Плачут глаза-провалы и руки-ветки.

Ты же не плачь. Понимаешь, ведь все это – тоже ложь.

Утром проснешься на петухах – от визгливого крика соседки.

Там, за стеной, продолжается вечная, странная жизнь,

Там мертвецы пьют свой чай и рожают мертвых.

Знаю, что хочется пить, пересохли ручьи – держись,

Губы, глаза – однажды тоже остынут и пересохнут.

Кожа растрескается, как земля, – дождя!

Сердце оставит свой бой и рассыплется прахом.

Ты еще можешь оставить на память себе – себя.

Ты еще можешь покончить все это единым махом.

Или не можешь? Знаешь, назад – как вниз:

Стоит взглянуть, и утянет в чертову бездну.

Милый, так хочется плакать и пить. – Уймись.

Рассыпаться в рифмы: красиво и бесполезно.

Помнишь ли, помнишь? Руки, губы, огонь, огонь…

– Помнишь ли, помнишь? Руки, губы, огонь, огонь —

Мы за это заплатим! В пропасть, в пропасть!

Забывай, забывай! Просто дикий и странный сон,

Все терзающий полумертвую чахлую совесть.

Видишь, видишь, – рубашка в клетку лежит в тазу:

Постирать бы, да вдруг – понимаешь, запах!

Не смотри! Видишь, просто соринка в глазу.

Просто странные сны снятся утром на кухне, правда?

Бейся, бейся в стену, пока не собьешь виска:

Прочь гони мысли, запахи, вздохи, стоны.

Не моя любовь, не моя печаль, не моя тоска,

Не моя звезда, не моя корона.

*

Несбыточность, неразрешимость, несусветность,

Необратимость: ненависть почти.

И неопределенность, безразмерность,

И желчь, и горечь. – Не могу, прости.

Пусти. Я не хочу так, не умею.

Так не бывает! – Долго ль до беды?

– Мы пожалеем! Я уже жалею!

Н