Еврей Абнер, который ничего не видал
Вильгельм Гауф
«Господин, я из Могадора, на берегу большого моря. Когда над Фесом и Марокко царствовал великодержавнейший император Мулей Измаил, произошло то событие, о котором ты послушаешь, может быть, не без удовольствия. Я расскажу о еврее Абнере, который ничего не видал…»
Вильгельм Гауф
Еврей Абнер, который ничего не видал
* * *
Господин, я из Могадора, на берегу большого моря. Когда над Фесом и Марокко царствовал великодержавнейший император Мулей Измаил, произошло то событие, о котором ты послушаешь, может быть, не без удовольствия. Я расскажу о еврее Абнере, который ничего не видал.
Евреи, как ты знаешь, есть везде, и везде они евреи: лукавы, одарены для малейшей наживы соколиными глазами и хитры, тем хитрее, чем больше их угнетают. Они сознают свою хитрость и несколько гордятся ею. Но все-таки иногда еврей страдает благодаря своему лукавству: это доказал Абнер, выйдя однажды вечером погулять за ворота Марокко.
С остроконечной шапкой на голове, закутанный в скромный, не слишком опрятный плащ, Абнер шел, время от времени украдкой беря щепотку табака из золотой табакерки, которую не любил показывать, поглаживал себе усы и, несмотря на блуждающие глаза, которые ни на одну минуту не оставлял в покое вечный страх, забота и желание высмотреть что-нибудь, чем можно было бы поживиться, его подвижное лицо сияло довольством. В этот день он, должно быть, сделал хорошие дела – да так оно и есть! Он врач, купец, он все, что приносит деньги. Сегодня он продал раба с тайным пороком, дешево купил верблюжий груз камеди и приготовил одному богатому больному последнее питье, не для выздоровления, а для кончины.
Как только Абнер во время своей прогулки вышел из маленькой рощицы пальм и фиников, он услыхал позади себя громкий крик подбегавших к нему людей. Это была толпа императорских конюхов, с обер-шталмейстером во главе, которые во все стороны бросали беспокойные взгляды, как люди, усердно отыскивающие что-нибудь пропавшее.
– Филистимлянин! – запыхавшись крикнул ему обер-шталмейстер. – Не видал ли ты пробежавшей императорской лошади с седлом и сбруей?
Абнер отвечал:
– Это самый лучший скакун, какой только есть! У него изящные маленькие копыта, его подковы сделаны из четырнадцатилотного серебра, его грива сияет золотом, подобно большому субботнему подсвечнику в синагоге, он вышиной в пятнадцать локтей, его хвост длиной в три с половиной фута, а палочки его удил из двадцатитрехкаратного золота.
– Это он! – воскликнул обер-шталмейстер.
– Это он! – воскликнул хор конюхов.
– Это Эмир! – воскликнул старый наездник. – Я десять раз говорил принцу Абдаллаху, чтобы он ездил на Эмире в трензеле; я знаю Эмира, я предсказывал, что он сбросит его, и пусть я поплачусь за его боль в спине своей головой, я предсказывал это. Но говори скорей, куда он побежал!
– Ведь я не видал никакой лошади, – отвечал Абнер улыбаясь. – Как я могу сказать, куда побежала лошадь императора?
Конюхи, изумленные этим противоречием, хотели расспрашивать Абнера дальше, но в это время произошел другой случай.
По странному совпадению, каких бывает так много, как раз в это время пропала и любимая комнатная собака императрицы. К Абнеру подбежала толпа черных рабов, которые уже издали кричали:
– Не видали ли вы комнатной собаки нашей императрицы?
– Вы, конечно, ищете сучку, достойные и уважаемые господа? – спросил Абнер.
– Ну да! – воскликнул очень обрадовавшийся первый евнух. – Алина, где ты?
– Маленькая легавая собака, – продолжал Абнер, – недавно ощенившаяся, с длинными ушами, с пушистым хвостом. Она еще хромает на правую переднюю ногу.
– Это она как живая! – воскликнул хор рабов. – Это Алина! С императрицей сделались судороги, как только хватились ее. Алина, где ты? Что будет с нами, если мы вернемся в гарем без тебя? Говори скорей, куда она бежала, когда ты видел ее!
– Я не видал никакой собаки, я ведь даже не знаю, что у моей милостивой императрицы, да хранит ее Бог, есть легавая собака.
Конюхов и рабов из гарема рассердила эта наглость Абнера, как они ее назвали. Он издевался над императорской собственностью