Г. Ив. Успенский в воспоминаниях В. Г. Короленко

Ангел Иванович Богданович

«Изъ числа писателей – народниковъ, выступившихъ ц?лымъ гн?здомъ въ конц? шестидесятыхъ годовъ, одинъ Гл?бъ Успенскiй не только не затерялся въ "дали временъ", какъ почти вс? его современники и сверстники, но сохранилъ неувядающую св?жесть интереса и громадное значенiе, какъ бытописатель русской жизни. Стоитъ взять его произведенiе, что такъ часто приходится д?лать нашему брату журналисту для справки, для цитаты, и уже не можешь оторваться отъ его нер?дко генiальныхъ по яркости и жизненности страницъ…»

А. И. Богдановичъ

Г. Ив. Успенскiй въ воспоминанiяхъ В. Г. Короленко

Изъ числа писателей – народниковъ, выступившихъ ц?лымъ гн?здомъ въ конц? шестидесятыхъ годовъ, одинъ Гл?бъ Успенскiй не только не затерялся въ "дали временъ", какъ почти вс? его современники и сверстники, но сохранилъ неувядающую св?жесть интереса и громадное значенiе, какъ бытописатель русской жизни. Стоитъ взять его произведенiе, что такъ часто приходится д?лать нашему брату журналисту для справки, для цитаты, и уже не можешь оторваться отъ его нер?дко генiальныхъ по яркости и жизненности страницъ. Увлекшись чтенiемъ, забываешь и о справк? и просто наслаждаешься его чуднымъ языкомъ, этимъ истинно-русскимъ, яркимъ и образнымъ языкомъ, его художественнымъ ум?нiемъ творить жизнь, изъ незначительной, пустой сценки возсоздать такую подавляющую подчасъ картину челов?ческой скорби или несчастья, что, потрясенный до глубины души, откладываешь книгу, чтобы передохнуть отъ его мучительной правды. Его, какъ и другихъ великихъ нашихъ писателей, нельзя читать "сплошь", что называется: онъ до того волнуетъ, захватываетъ и заставляетъ вдумываться, что приходится то и д?ло откладывать книгу, чтобы овлад?ть впечатл?нiемъ и получше охватить всю глубину нарисованнаго образа. И когда, желая дать себ? отчетъ, начинаешь вспоминать, что именно у него ярче всего, что закончен?е и ц?льн?е встаетъ такая масса этихъ образовъ, такое разнообразiе "лицъ, нар?чiй, состоянiй", что невольно чувствуешь себя подавленнымъ громадностью захвата этого удивительнаго русскаго писателя, великаго знатока русской жизни и по истин? генiальнаго художника, по той проникновенности, съ которой онъ рисуетъ душу мужика, рабочаго, интеллигента, солдата и всякаго живого челов?ка, въ данную минуту привлекшаго его вниманiе. Кого зд?сь только н?тъ? Порфиричъ, Ершишка, Хрипуновъ, Михаилъ Иванычъ, Кудимычъ, Мымрецовъ, Тяпушкинъ, чиновникъ ("Задача"), "вольный казакъ", Иванъ Босыхъ, Иванъ Ермолаичъ, Варвара, спившiйся дьяконъ, безконечная вереница разныхъ д?льцовъ и д?ятелей, вплоть до того русскаго мужика, что силою однихъ "природныхъ дарованiй" сразу, въ одинъ прис?стъ, производить ц?нность въ сто рублей, и… Аракчеевъ. Да, и этотъ посл?днiй, и такъ выписанный, что вы можете прочесть всего Шильдера, Богдановича, сколько угодно копаться въ "Русской Старин?" и все же не получите такого яркаго и ц?льнаго впечатл?нiя, какъ отъ н?сколькихъ строкъ Гл?ба Ивановича. "Страху им?лъ въ себ?,– разсказываетъ старый бурмистръ. – Столь много было въ немъ, значитъ, испугу этого самаго. Носъ у него, у покойника, былъ этакiй мясистый, толстый, сизый, значитъ, съ сизиной. И гнусавый былъ, гнусилъ… Идетъ ли, ?детъ ли, все будто мертвый, потому глаза у него были тусклые и такъ сказывали, какъ, прим?ромъ сказать, гнилыя м?ста вотъ на яблокахъ бываютъ: будто глядитъ, а будто н?тъ, будто есть глаза, а будто только гнилыя ямы. Вотъ въ этакомъ то вид? – ?детъ ли, идетъ ли – точно мертвецъ холодный, и носъ этотъ самый сизый, мясистый, виситъ. А чуть раскрылъ ротъ – и загудитъ. точно изъ подъ земли или изъ могилы: "Па-а-л-локъ!" Да въ носъ, гнусавый былъ… "Па-а-л-локъ!" Это ужъ, стало быть, что-нибудь заприм?тилъ… И только его и словъ было, а то все какъ мертвый… Вотъ какой былъ сурьезный, дьяволъ!" Ц?льность впечатл?нiя отъ этого несравненнаго образа, такъ, мимоходомъ начертаннаго Гл?бомъ Ивановичемъ, еще усиливается т?мъ, что разсказчикъ (въ очерк? "старый бурмистръ") весь на сторон? Аракчеева ("такъ… былъ порядокъ").

Такими безподо