Три рассказа Ан. Чехова: «Случай из практики», «Новая дача», «По делам службы»

Ангел Иванович Богданович

«Въ новыхъ произведенiяхъ Ан. Чехова, появившихся въ теченiе посл?дняго м?сяца въ «Рус. Мысли», «Рус. В?домостяхъ» и «Нед?л?», опять тревожно стучатся въ душу читателя неразр?шимые вопросы жизни, которые съ особой болью и остротой даютъ себя чувствовать въ минуты глубокаго общественнаго затишья…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

Три разсказа Ан. Чехова: «Случай изъ практики», «Новая дача», «По д?ламъ службы»

Въ новыхъ произведенiяхъ Ан. Чехова, появившихся въ теченiе посл?дняго м?сяца въ «Рус. Мысли», «Рус. В?домостяхъ» и «Нед?л?», опять тревожно стучатся въ душу читателя неразр?шимые вопросы жизни, которые съ особой болью и остротой даютъ себя чувствовать въ минуты глубокаго общественнаго затишья.

Бываютъ такiя времена, когда кажется, будто тел?га жизни остановилась, застрявъ въ какомъ то болот?, изъ котораго не выбраться – ни вл?во, ни вправо податься некуда, и при каждой Попытк? только глубже и глубже засасываетъ тина. Такое впечатл?нiе, конечно, обманчиво по существу, и процессъ жизни не останавливается. Только онъ совершается, гд?-то глубоко-глубоко, носитъ почти молекулярный характеръ, и въ этомъ, пожалуй, заключается его огромное органическое значенiе. Но на поверхности, гд? мы только и можемъ наблюдать этотъ процессъ,– это обманчивая тишина, отсутствiе движенiя и мертвящая гладь вызываютъ н?что въ род? мистическаго ужаса при мысли, что жизнь такъ и замерла въ своей современной уродливой форм?. Чувство неопред?ленной тревоги сжимаетъ сердце, а больная сов?сть возбуждаетъ вопросъ за вопросомъ, на которые текущая жизнь вовсе не даетъ отв?та, и вниманiе все бол?е и бол?е сосредоточивается на жизни внутри насъ. Кажется, именно зд?сь скрыта причина вс?хъ причинъ, и важн?йшiе общiе вопросы сводятся къ р?шенiю прежде всего вопроса личной жизни. Какъ будто каждый изъ насъ живетъ вн? времени и пространства, какъ будто окружающее не им?етъ ни мал?йшаго къ намъ отношенiя, есть лишь отраженiе нашего я, которое властно повернуть жизнь такъ и этакъ! И нужно много стойкости, усилiй воли, той особой дисциплины ума, которая вырабатывается опытомъ, наблюденiемъ и размышленiемъ, чтобы поставить вопросъ совершенно обратно, взглянуть на себя, какъ на маленькую часть огромнаго общественнаго организма, часть, которая всец?ло подчинена законамъ этого организма, влiяющимъ на нее такъ же стихiйно, какъ законъ тягот?нiя, какъ солнце и воздухъ.

Въ своихъ произведенiяхъ посл?дняго времени Ан. Чеховъ даетъ рядъ такихъ типовъ съ чуткой душой и больной сов?стью, на которыхъ тягота жизни давитъ съ особой силой, именно потому, что они воспрiимчив?е другихъ, чувствительн?е и н?жн?е. Въ первомъ изъ этихъ чудесныхъ по яркости художественнаго выполненiя разсказовъ предъ нами настоящая больная, нервная и разбитая, хрупкое и симпатичное существо, на которое судьба взвалила тяжесть пяти огромныхъ фабричныхъ корпусовъ, гд? тысячи рабочихъ вырабатываютъ гнилые ситцы для азiатскихъ рынковъ. Огромные доходы отъ этой каторжной работы камнемъ ложатся на душу б?дной влад?лицы, которой въ сущности такъ мало нужно. Умный и вдумчивый врачъ, приглашенный къ этой оригинальной больной, раздавленной ея миллiонами, невольно останавливается передъ этимъ вопiющимъ противор?чiемъ.

Пацiентка возбуждаетъ въ немъ глубокую жалость. Вначал? она кажется ему неинтересной и незначительной, но когда въ нервномъ припадк? она зарыдала, «впечатл?нiе существа убогаго и некрасиваго вдругъ исчезло, и Королевъ (врачъ) уже не зам?чалъ ни маленькихъ глазъ, ни грубо развитой нижней части лица; онъ вид?лъ мягкое страдальческое выраженiе, которое было такъ разумно и трогательно, и вся она казалась ему стройной, женственной, простой, и хот?лось уже успокоить ее не л?карствами, не сов?томъ, а простымъ, ласковымъ словомъ».

Окружающая обстановка, мать, любящая и ничего не понимающая, богатство, не скрашенное даже вн?шнимъ лоскомъ культуры, угрюмый гулъ фабричныхъ корпусовъ, и среди этого неуютнаго, нич?мъ не осмысленнаг