«Мужики» г. Чехова. – «В голодный год Вл. Короленко»

Ангел Иванович Богданович

«Много воды протекло съ того времени, какъ надъ «Антономъ Горемыкой» г-на Григоровича проливались потоки слезъ, и много эта вода унесла съ собой и еще больше всякихъ наносовъ оставила посл? себя. Одного только она не могла унести и разрушить – интереса къ деревн?. Теперь, какъ и прежде, всякое живое изображенiе деревни и ея быта вызываетъ глубокое вниманiе, является центромъ, вокругъ котораго закипаютъ словесные и журнальные споры. Это доказали еще разъ «Мужики» г. Чехова…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

А. И. Богдановичъ

«Мужики» г. Чехова. – «Въ голодный годъ Вл. Короленко»

Много воды протекло съ того времени, какъ надъ «Антономъ Горемыкой» г-на Григоровича проливались потоки слезъ, и много эта вода унесла съ собой и еще больше всякихъ наносовъ оставила посл? себя. Одного только она не могла унести и разрушить – интереса къ деревн?. Теперь, какъ и прежде, всякое живое изображенiе деревни и ея быта вызываетъ глубокое вниманiе, является центромъ, вокругъ котораго закипаютъ словесные и журнальные споры. Это доказали еще разъ «Мужики» г. Чехова.

За посл?днее время мы не помнимъ, чтобы какое-либо другое произведенiе вызвало такой общiй интересъ, какъ это. Усп?хъ его отчасти напоминаетъ вниманiе, съ какимъ былъ встр?ченъ посл?днiй разсказъ Л. Н. Толстого «Хозяинъ и работникъ», хотя сущность этого вниманiя глубоко различна. Широкая и безотрадная картина деревенской жизни, нарисованная г. Чеховымъ, далека отъ вс?хъ вопросовъ личной морали. Художникъ какъ бы говоритъ намъ этой картиной, что пока мы занимаемся ими, углубляясь въ дебри личнаго самоусовершенствованiя, мистики и т. п. миллiоны людей бредутъ въ безпросв?тной ночи, живутъ безъ ут?шенiя въ настоящемъ, не им?я никакихъ надеждъ на лучшее будущее. Въ этомъ и заключается огромное общественное значенiе чеховскаго разсказа. Онъ снова и снова напоминаетъ читателю незабвенные слова Щедрина о «б?дной пошехонской сторон?», которую «надо любить»…

Сущность разсказа чрезвычайно проста, до примитивности, какъ и жизнь, которую изображаетъ авторъ. Больной лакей изъ московскаго трактира «Славянскiй Базаръ», Николай Чикильд?евъ возвращается на родину, къ себ? въ деревню, вм?ст? съ женой и маленькой дочкой. Всю жизнь онъ прожилъ въ половыхъ, еще мальчикомъ будучи посланъ въ Москву, «добывать» хл?бъ. Ихъ вся деревня занимается этимъ промысломъ, съ легкой руки ихъ однодеревенца Лонгина Иваныча, ставшаго легендарнымъ, который первый вышелъ на эту дорогу и, ставъ буфетчикомъ, началъ выписывать своихъ земляковъ. Не сладка была эта жизнь, давшая въ конц? разбитыя ноги и неизл?чимую бол?знь. Но то, что на первыхъ же порахъ встр?чаетъ бывшiй лакей у себя дома, еще хуже. «Въ воспоминанiяхъ д?тства родное гн?здо представлялось ему св?тлымъ, уютнымъ, удобнымъ, теперь же, войдя въ избу, онъ даже испугался: такъ было темно, т?сно и нечисто… Печь покосилась, бревна въ ст?нахъ лежали криво, и казалось, что изба сiю минуту развалится. Въ переднемъ углу возл? иконъ были наклеены бутылочные ярлыки и обрывки газетной бумаги – это вм?сто картинъ. Б?дность, б?дность»!

И ч?мъ дальше, т?мъ бол?е удручающее впечатл?нiе производитъ эта б?дность и ея неизм?нные спутники – нев?жество, дикiе семейные нравы, взаимное самопо?данiе, попреки, брань, ссоры. Въ первый же день московскiе гости посвящаются въ суть этой жизни. «По случаю гостей поставили самоваръ. Отъ чая пахло рыбой, сахаръ былъ огрызанный и с?рый, по хл?бу и посуд? сновали тараканы; было противно пить, и разговоръ былъ противный – все о нужд? да о бол?зняхъ». Возвращается братъ лакея, Кирьякъ, пьяный, и сл?дуетъ семейная сцена, написанная, какъ и весь разсказъ, просто, безъ желанiя что-либо прикрасить, съ тою особенною тонкою наблюдательностью, которая отличаетъ вообще манеру г. Чехова. Приводить ее мы не станемъ, отчасти за недостаткомъ м?ста, а главнымъ образомъ потому, что слишкомъ она обычна для деревенской семейной жизни, для «народнаго уклада». Пьяный мужъ бьетъ зря жену, при общемъ молчанiи присутствующихъ, и н