Золотая монета

Натиг Расулзаде

Полуфантастическая история о бедном молодом сапожнике и его юной жене – беженцах, покинувших свои родные места. Он горячо любит свою жену и старается заменить ей её погибших родителей и по мере сил делать её жизнь радостной. Но вот ему достается (скорее всего, из рук дьявола) золотая монета, которая переворачивает всю его жизнь, делает его другим человеком – жадным, подозрительным, готовым на любое преступление ради наживы.

Натиг Расулзаде

Золотая монета

– Готовься, – сказал он. – К концу недели возьму тебя на бульвар.

– Правда?! – она просияла, счастливая, постоянно по-детски озабоченное лицо ее разгладилось, губы обнажили ряд великолепных блестящих зубов, румянец наплыл на щеки, глаза пылали радостью, будто он Бог весть что пообещал ей, и он с щемящим сердцем подумал, как мало ей надо, как мало она просит, почти ничего, и как мало из этого малого он дает ей. – Но ведь… А как же твоя работа? Ты не будешь занят в конце недели?

– Один день можно и отдохнуть, – сказал он тоже улыбаясь, ее радостное настроение передалось ему, она умела это, это был, пожалуй дар у нее – она заражала радостью и весельем, несмотря ни на что, окружающих ее людей. – Раз в месяц – это не так уж много, а?

– Да, – сказала она. – Ты прав, – она всегда так говорила, когда соглашалась с ним: «Ты прав», понимая, что это придает ему уверенности в его намерениях.

Она подошла к нему и он обнял ее.

– Подышим свежим воздухом, – буднично сказал он. – Тебе сейчас необходим свежий воздух.

– Да, – безропотно согласилась она. – Тебе тоже.

– А мне зачем? – горделиво выпятил он грудь, продолжая обнимать ее. – Лично я могу дышать чем угодно…

– Ты не представляешь, – часто говорила она. – Малышка только внутри меня, а я уже чувствую себя мамой, так хочется, чтобы она поскорее родилась, прижать бы ее к груди, кормить ее моим молоком, целовать ее попку… Боже, я во сне ее вижу… Сегодня видела, что ей уже три годика…

– Я в сотый раз все это слышу, – ворчал он шутливо-недовольным тоном.

– Ты просто ревнуешь, – говорила она. – Ведь тебе никогда не испытать, что значит быть матерью.

– Ну, надеюсь, что никогда.

Она смеялась, целовала его в небритую щеку, говорила:

– Мне кажется, когда, дай Аллах, дай Аллах, родится малышка, я буду любить тебя еще больше.

– А малышку?

– И малышку еще больше.

– Как это можно?

– Можно. Это такое чувство, волшебное чувство, чем больше его тратишь, тем больше остается.

– Иногда мне с трудом верится, что тебе всего лишь девятнадцать.

– Скоро двадцать… Как много мне лет, Боже!

– Теперь поверил, что тебе скоро двадцать.

Они поженились год назад, ждали ребенка, ей было девятнадцать и сама она была еще похожа на ребенка, жили они в самом убогом районе города, который городскими жителями был назван «Нахалстроем», что соответствовало действительности, так как в этом месте лачуги были выстроены именно нахально без всякого на то разрешения и территория эта была для городской мерии, как бельмо на глазу. У него была маленькая сапожная мастерская в одном из подъездов, под лестницей старого семиэтажного дома, и от их жилища до его места работы путь был неблизкий, приходилось вставать очень рано и ехать туда с двумя пересадками на автобусе. Но публика здесь была подходящая – люди в этом и соседних домах жили далеко не богатые, даже, можно сказать, бедные, дотягивающие от зарплаты до зарплаты, которая никак не могла угнаться за инфляцией, труженики жили, такие же как и он, сапожник, и часто приносили ему свою изношенную обувь, не будучи в состоянии купить новую. И в работе у него не было недостатка, работой, можно сказать, он был завален, все спорилось в его руках, и брал он за свой труд более чем умеренную плату, не жадничая, понимая, что количеством наверстает необходимый для маленькой его семьи заработок. И все были довольны, но, конечно попадались и такие, которые несмотря на низкие цены, что просил за свою работу сапожник, все-таки торговались, желая снизить эту цену, и во многих случаях он уступал, если дело касалось только его труда, а не материала, за который он тоже, разумеется, платил деньги и