Каменная гостья

Лада Лузина

Киевские ведьмы #9

Уже много лет в центре Киева стоят "заколдованные" дома – пустые, не жилые, закрытые от всех. Один из них – легендарный Замок Ричарда на Андреевском спуске. Почему он не желает пускать внутрь людей и много ли в столице зачарованных мест? Что если дома Киева и даже памятники Великим людям на самом деле – живые? Разобраться с этим придется трем Киевицам…

Лада Лузина

Каменная гостья

Се ти?.. Ти упирицею прийшла, щоб з мене пити кров?

    Леся Укра?нка. Якова пiсня

Настал час, и улица затихла, так, словно в мире и не существовало людей – быстрый снег стер следы ног и машин, окна домов стали черными, отражающими лишь темный лик Вечного Города. И мужской голос, услышать который могли лишь немногие, произнес ясно и четко:

– Скоро нас ждет еще одна смерть. Так некстати, прямо на праздник… – Мужчина говорил на древнегреческом.

– Он будет сам виноват в своей гибели, – ответил его собеседник на персидском. – Прошла тысяча лет, а люди все так же неосторожны. Все так же не мудры. – Второй мужчина взглянул на повисшую над его головою сову – символ мудрости. Та громко ухнула в ответ.

– И все же его можно спасти, – раздался с другой стороны убежденный в своей правоте голос женский.

– Нужно спасти, – сердобольно сказала Вторая женщина. – Достаточно того, что мы потеряли ее… Кто-то должен спасти его.

– Тот, кто полюбит, – вдохновенно сказала женщина Третья.

– Нет. Он погибнет, – безрадостно предрекла Четвертая. – Поверьте, я знаю жизнь.

Невесть отчего ее слова вызвали у пятерых тихий смех. Четвертая же убежденно завершила:

– Он все равно умрет.

– Неужели? – расстроилась сердобольная Вторая. – Она не осмелится…

– Осмелится, – сказала Четвертая. – Она поцелует его. А он умрет.

– Умрет, – печально подтвердил мужчина, говоривший на греческом.

– Умрет, – подтвердил второй, говоривший на персидском, и опять посмотрел на сову – птица молча захлопала крыльями, соглашаясь с ним.

– Он умрет так же, как и она, – мрачно пообещала Четвертая. – Все будет так же, как на то Рождество…

– Нужно предупредить его, – сказала Вторая.

– Поздно, – сказала Четвертая. – Смотрите… Уже.

* * *

Святой вечер… Святой вечер… Рождество. И в доме так чисто, и натертые до блеска полы пахнут мастикой, и сестра Ольга играет на пианино из «Рождественской ночи» Миколы Лысенко. Раньше они играли эту композицию в четыре руки. А теперь у нее нет руки – ее руки похожи на увядшие цветы – ненужные, выброшенные цветы, умирающие на дороге.

Скоро мать положит на стол белый как снег обрус, поставит кутю и узвар. Скоро загорится огнями рождественское деревце. И все будут поздравлять друг друга: «Со Святым вечером… Будем здоровы!» И особенно часто ее. И желать здоровья и счастья ей будут особенно радостно. Ведь все знают, что она скоро умрет, чувствуют, что ей не дожить до другого Счастливого Рождества…

«Святой вечер, добрый вечер, добрым людям на здоровье», – скоро-скоро запоют за окном. Так же будут петь и через год, но уже без нее. Потому что она нездорова… Или она – просто не добрый человек? Потому никогда не любила Рождество, как другие. Каждый раз, когда кто-то говорил: «Скоро Святой вечер…», она вспоминала одно – больницу и боль. Операционный стол. Горящие под потолком холодные белые шары. Мигающий снег и белый Ботанический сад за узорным стеклом. Мертвый сад, мертвый Город. И маленькую еловую веточку в прозрачном стакане – ее поставила на тумбочку возле кровати добрая сестра милосердия. Сестра дала ей ангела с головкой из лаковой бумаги и сказала: «Скоро святой Николай. Молись, он помогает всем добрым детям. А потом будет Святой вечер…». Но ее не радовал ангел, и святой Николай не помог. Было больно… И душа наполнялась темнотой. Душа впитывала черную боль, как губка. Застарелая боль походила на темную запекшуюся кровь, новая, яркая – расплывалась в воздухе алым закатом. Алое солнце запуталось в ветвях Ботанического сада. Мир был красным от боли, похожим на ад.

В этот Город ее привезли, чтобы причинить ей лишь боль. Там, в больнице, ей было всего 10 лет. А сейчас 25… Будто кто-то отрезал ножом четверть века и