Билет туда и обратно

Альберт Анатольевич Иванов

Рассказ посвящен послевоенным годам, взрослению подростков в это трудное время, когда перед ними со всей остротой встали вопросы морального выбора.

Альберт Иванов

Билет туда и обратно

Рассказ

Теперь Виталий жил в Москве. В той самой, куда раньше ходил из его подмосковного городка знаменитый «Литер». Почему так назывался поезд, Виталий и сейчас не знал, хотя и окончил университет. «Литер» отправлялся в столицу два или три раза, или один раз в день. Пассажиры собирались за час до отправления, как приходят в кинотеатр задолго до сеанса потолкаться в фойе, встретить знакомых, постоять в очереди буфета.

Тогда не было электровозов, как сейчас, покрытых обтекаемыми листами. Паровоз устрашал своей голой анатомией: стальными суставами и мышцами, венами трубок, могучим клокотаньем железного пуза в пупках заклепок, мощным дыханием, черным дымом, искрами, хулиганскими свистками и громким криком. В паровозе было что-то восторженное. Вагоны же выглядели наивными: маленькие деревянные домики на колесах, они снялись с места, испуганно едут куда-то, у них такое выражение, словно они жалеют и хотят вернуться. Над крышами – коротенькие трубы вентиляции с железными шляпками – игрушечные башенки, поставленные рядком, и вагонные фонари – тоже наивные, такие носили гномы в руке, только вместо тусклой лампочки за стеклом у них были яркие свечи. И, наверное, поэтому пузатые паровозы всегда вели вагончики этак снисходительно, точно мама-утка своих утят.

Когда «Литер», крича, подходил к станции, Виталий пугался и затыкал уши. Он прятался за чумазыми акациями и с жутким восхищением глядел на яростный паровоз, закрывающий полнеба. Паровоз пил воду, отдувался, пассажиры брали вагончики на абордаж, паровоз сердито пыхтел, потому что любил бегать, а не стоять. Виталику казалось, что паровозу гораздо интересней гонять без пассажиров, с пустыми вагонами.

…Теперь у Виталия был сын. Пятилетний Вовка не боялся электровозов, их даже кошки не боялись. Бездомный кот гулял по перрону и всего на метр отошел от края, когда прибыла электричка. Они сошли на станции, и Вовка сказала:

– Я метро боюсь, там на меня выскакивает и шумит! – Он обычно затыкал уши в метро.

Станция очень изменилась, все новое. Этот провинциальный модерн кольнул Виталия, и он порадовался, что вырвался в большой мир Москвы с работой в газете и двухкомнатной квартирой в получасе езды от центра.

У ворот станции торговали орехами. Виталий купил Вовке стакан и ссыпал себе в карман, потому что в карманчик сына орехи не вмещались. Виталий вспомнил, как ходил с дядей Мишкой в Шиловский лес, как нагибал высокие и прямые удочки орешника, покрытые пышными кустиками листьев. Орехи прятались в зубчатых шероховатых гнездах. Когда из них выжимаешь зубами твердый плод, кисло, как от щавеля, становится во рту.

Дядя Мишка собирал орехи в мешок, ковылял на протезе по буеракам и волочил мешок по земле; однажды мешок с орехами вытрясли у них лесники, они дежурили на дороге при выходе из леса и говорили, что им «дадены» такие права. Дядя Мишка ругался, кричал, что на фронте воевал, но люди из лесничества были неумолимы. То ли они обманывали и забирали себе, то ли им спустили сверху невыполнимый план по сбору – неизвестно.

– Я здесь родился, – сказал Виталий сыну.

– В этом доме? – показал Вовка.

– Нет, в городе.

– А почему не в Москве? – Вовка считал, что все родились в Москве, раз он там родился.

– Не знаю, – засмеялся Виталий.

В город по-прежнему вела булыжная дорога вдоль железнодорожных путей, за ними тянулись строгие заборы складов, а за складами вспыхивала на солнце Ока. Она текла мимо песчаного берега, заросшего ивняком; посредине реки работал ковшами земснаряд, издали похожий на огромную гусеницу.

– А почему на камне буквы? – зорко высмотрел сын.

Виталий любил разбивать камни: что там внутри? Камни изъедены внутри ржой впадин, как червивые яблоки, но чистые срезы сочно сверкают кристаллами. Самые крупные притаились поглубже, внутри, разожгли в них свои крошечные, бездымные костры, а отб