Враги

Давид Яковлевич Айзман

«Въ конц? февраля шестнадцатил?тнiй маляръ Мотька бродилъ по окраин? городка, неподалеку отъ л?сныхъ складовъ, и сумрачно думалъ о томъ, что сегодня надо работу найти во что бы то ни стало.

День былъ тусклый, гнилой и мертвый, и если бы художнику вздумалось изобразить разстилавшiйся передъ Мотькой пейзажъ, ему пришлось бы употреблять одни только с?рые да черные цв?та. Уродливыя лачужки стояли въ безпорядк?, какъ попало, и ст?ны ихъ, когда-то выб?ленныя, немногимъ св?тл?е были полусгнившихъ, разоренныхъ крышъ. Жалкiя строенiя эти гляд?ли какъ-то особенно хмуро и печально, и, казалось, они въ тупой дремот? грезятъ устало объ избавительниц?-смерти, о пор?, когда, наконецъ, они рухнутъ, разсыпятся и превратятся въ плотную мусорную кучу…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Давид Яковлевич Айзман

Враги

I

Въ конц? февраля шестнадцатил?тнiй маляръ Мотька бродилъ по окраин? городка, неподалеку отъ л?сныхъ складовъ, и сумрачно думалъ о томъ, что сегодня надо работу найти во что бы то ни стало.

День былъ тусклый, гнилой и мертвый, и если бы художнику вздумалось изобразить разстилавшiйся передъ Мотькой пейзажъ, ему пришлось бы употреблять одни только с?рые да черные цв?та. Уродливыя лачужки стояли въ безпорядк?, какъ попало, и ст?ны ихъ, когда-то выб?ленныя, немногимъ св?тл?е были полусгнившихъ, разоренныхъ крышъ. Жалкiя строенiя эти гляд?ли какъ-то особенно хмуро и печально, и, казалось, они въ тупой дремот? грезятъ устало объ избавительниц?-смерти, о пор?, когда, наконецъ, они рухнутъ, разсыпятся и превратятся въ плотную мусорную кучу. Въ лачугахъ и подл? нихъ было тихо и мертво, какъ и на старомъ кладбищ?, лежавшемъ по ту сторону огромной замерзшей лужи, какъ и въ сумрачномъ пол?, разстилавшемся позади кладбищенской ограды.

И ч?мъ-то страннымъ и нел?пымъ казался уб?гавшiй вглубь поля строй телеграфныхъ столбовъ: кто въ этомъ несчастномъ, подавленномъ кра? станетъ пользоваться телеграфомъ? А тамъ, въ т?хъ сторонахъ, гд? людямъ живется свободно и хорошо, кто заинтересуется зд?шней тоской и умиранiемъ?..

Мотька безпокойно поглядывалъ впередъ, и тяжелыя думы – о заработк?, о хл?б? – ни на минуту не оставляли его.

Отецъ Мотьки, музыкантъ Менахемъ, умеръ осенью, и молодой маляръ былъ теперь единственнымъ кормильцемъ семьи, ея защитой и надеждой. Съ озабоченностью, съ угрюмостью стараго, много испытавшаго челов?ка, добывалъ онъ ей пропитанiе. Заработать что-нибудь малярнымъ д?ломъ въ тяжелую зиму этого памятнаго неурожайнаго года нельзя было, – никто въ город? не строился, никакого ремонта не производилось. И другую работу, сколько-нибудь в?рную и продолжительную, также трудно было найти. Каждый заработокъ, какъ бы малъ онъ ни былъ, по нед?лямъ высл?живался десятками нуждавшихся…

Въ эту мрачную зиму нищета въ город? была неслыханная, и она возростала съ каждымъ днемъ. Люди съ измученными больными лицами, оборванные, почти босые, осаждали с?ни "богачей", робко плакали и причитали, молили подобострастно и униженно, и иногда, выведенные изъ себя, въ остервен?нiи, разражались истерическими проклятiями и угрозами…

Богачи ходили смущенные, испуганные, теряли голову, не знали, что д?лать. Больше тысячи б?дняковъ надо было кормить ежедневно, а средствъ не хватало и для двухъ сотъ.

И Мотькина семья голодала тоже. Но время отъ времени молодой маляръ приносилъ двугривенный или полтинникъ, приносилъ хл?бъ или кувшинъ молока, и тогда на окружавшихъ его высохшихъ д?тскихъ личикахъ появлялось выраженiе праздничное, радостное.

– Какъ-нибудь зиму промаемся, а ужъ весной, Богъ дастъ, д?ла пойдутъ лучше, – говорилъ Мотька своей матери Хас?. – Начнутся постройки, будетъ работа… Въ клуб? ремонтъ, въ городской управ?… Я разсчитываю Роз? купить на выплату чулочно-вязальную машину… Это д?ло недурное! Бенюмена, пока что, отдамъ въ талмудъ-тору, а для Берчика возьму учителя, въ гимназiю готовить…

– Что это ты, Господь съ тобой? – съ тайнымъ умиленiемъ восклицала Хася.

Гимназiя для Берчика, шустраго, видимо очень способнаго десятил?тняго мальчугана, была лучшей мечтой Хаси. И б?дная женщина сладко замирала