Двуллер-3. Ацетоновые детки

Сергей Александрович Тепляков

Двуллер

16-летний подросток расстрелял целую семью – отца, мать и двоих маленьких детей – ради автомобиля и ради того, чтобы пару-тройку дней «пожить как человек». Дочь «заказала» своих родителей потому, что они просто «достали придирками». Ученик зарезал учительницу прямо на уроке – просто так, чтобы «посмотреть, как получится». Что с нами происходит? Или уже произошло? Как разбудить в человеке Человека? Да и спит ли он – а то, может, уже и умер? На эти вопросы ищут ответы герои новой книги Сергея Теплякова, входящей в трилогию «Двуллер».

Сергей Тепляков

Ацетоновые детки

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Утро в газете «Правда края» началось как всегда с планерки. У планерки в свою очередь были также традиции: в начале главный редактор зачитывал несколько анекдотов с последней страницы свежей «Комсомолки». Чаще всего анекдоты были с подтекстом, касавшимся редакторской семейной жизни, которая, судя по выбору анекдотов, была безрадостна. Вчера, например, он со значением прочитал «на супружеский долг опять набежала пеня!» и так посмотрел на всех, будто хотел, чтобы ему посочувствовали, ну или хотя бы задали вопрос, позволивший бы излить душу. Но редакционный народ уже давно привык к этому утреннему редакторскому легкому душевному стриптизу, да к тому же все знали, что рассказы редактора о его жизни короткими не бывают, а планерку хотелось бы уложить в полчаса.

Нынче редактор, видать, ничего не нашел в «Комсомолке» про семейную жизнь и поэтому прочитал:

– «Опилки и макулатуру в колбасу не кладут… – признался представитель колбасной промышленности. – Это слишком дорогое сырье!»

Все захохотали. Смеялись без верноподданности, по-разному – кто в голос, кто лишь усмехнулся, кто тут же шепотом завел с соседом разговор про легендарную советскую «колбасу за два двадцать».

– Ну ладно… – оборвал сам себя и других редактор. – Кто у нас дежурил?

Алексей Петрушкин поднял руку:

– Я!

– Два слова! Буквально два слова! – сказал редактор. Петрушкин заговорил – во сколько подписали номер, что в нем было хорошо, а что не очень (по обычной газетной традиции друг друга никто особо не ругал, ибо сегодня обругаешь ты, а завтра обругают тебя. Из-за этого как-то так выходило, что газета день ото дня получается одна краше другой).

– Номер крепкий, я бы даже сказал – ударный! – начал Петрушкин.

Бесчетнов усмехнулся на своем месте. Он сидел отдельно от остальных, на отшибе – когда-то давно, в первые дни работы в этой газете, ему не хватило места за общим столом, и он один сел у стены. Потом у него появились соседи – два-три человека обязательно отделялись от коллектива и усаживались рядом с Бесчетновым, даже если за столом были места – это был такой недорогой способ быть не как все. Вот и сейчас рядом с Бесчетновым сидел Валерий Ушаков, корреспондент отдела экономики. – один номер ударнее другого, а тиражи падают… – вполголоса сказал Бесчетнов Ушакову. Тот, усмехнувшись, кивнул. Оба они были старыми журналистами, помнившими еще те времена, когда выпуск газеты был совершенно завораживающим зрелищем сам по себе: в цехе стояли громадные линотипы, в которые с одной стороны в котел медленно опускались свинцовые «чушки», таявшие внутри от страшной, непредставимой, температуры, и каплями выливавшиеся на другую сторону, где из этого свинца получались горячие газетные строчки. В том же цеху стоял талер – станок, на котором верстались газетные полосы и делались первые оттиски газетных страниц. На талере всем распоряжался метранпаж, шилом выковыривавший из тесных колонок одни строчки и кулаком вколачивавший в колонку другие – не так уж и давно тот же Петрушкин, хорошо знавший французский язык, пояснил Бесчетнову, что это слово французское и означает примерно «хозяин страниц» или «распорядитель страниц» – мэтр-ан-паж. К талеру в молодые бесчетновские годы посылали новичков, так и говорили: «Сходи в типографию к Никодиму Иванычу Талеру, возьми у него ведро краски». Типография участвовала в заговоре – новичку говорили, что Талер «вот только что здесь был», «вот туда ушел», «велел подождать себя десять мину