Довлатов и окрестности

Александр Генис — блестящий рассказчик, который многим доказал, что литературоведение может быть интересным, интригующим, веселым и даже вкусным. Прямым разговором с культурой; диалогом, свободным от шор и рамок. Филологический роман Гениса «Довлатов и окрестности» берет эту планку с дерзкой, дразнящей легкостью.

Книга впервые вышла в 1999 году и с триумфом выдержала несколько переизданий. Во-первых, харизматическая личность Сергея Довлатова возбуждает неизменный интерес. Неизменный и широкий, хотя Генис шутливо сетует, что Довлатовым интересуются исключительно красивые и высокие славистки: «Ладно — канадка, пусть — француженка, но когда в Токио меня допрашивала японка баскетбольного роста, я уже всерьез поразился мужскому обаянию Сергея, витающему над его страницами».

Во-вторых, «Довлатов и окрестности» — это книга, написанная восторженным поклонником и одновременно человеком, который достаточно близко знаком с героями Довлатова и по книгам, и вживую, чтобы оценить достоверность портретов. Таким образом, читатели имеют дело с литературоведом, действительно знающим предмет своего интереса.

И в-третьих, как уже было сказано, гений Гениса гарантирует читателям захватывающие приключения на страницах его книги: философские прозрения, море юмора, шквал интеллекта. Исследуя творческое наследие Довлатова, довлатовский мир, плотно «набитый литературой, юмором и пьянством», Генис выводит знаменатель, общий для писателя и современной России.

В общем, отличная книга, переизданная в год 75-летия Сергея Довлатова.

****

Цитаты:

«Советскому режиму противостоит не антисоветский режим, а жизнь во всей ее сложности, глубине и непредмсказуемости. Вместо того, чтобы спорить с советской властью на ее условиях, мы предложили свои — смотреть на мир без доктринерских очков, говорить о жизни вне идей и концепций. Довлатов не был ни родоначальником, ни вождем, ни идеологом, ни философом ни даже самым красноречивым защитником этой практики. Он просто был ее воплощением».

«В книгах Довлатова разоблачаются не люди и не власти, а могучий антисоветский комплекс, который я бы назвал мифом Штирлица. Что главное в знаменитом сериале? Льстящее самолюбию оправдание двойной жизни. Штирлиц вынужден прятать от всех лучшую часть своей души. Только исключительные обстоятельства — жизнь в кругу врагов! — мешают ему проявить свою деликатность, чуткость, тонкость и необычайные таланты, включая и такие редкие, как умение писать левой рукой по-французски. Впрочем, все эти качества Штрилиц все-таки иногда демонстрирует, но — за границей. На родине, видимо, не стоило и пытаться. Лишившись унизительного статуса жертв истории, герои Довлатова теряют и вражеское окружение, на которое можно все списать. Их политические проблемы заменяются экзистенциальными, личными, даже интимными. Режим — это форма нашего существования, а не чужого правления. Он внутри, а не снаружи. Ему негде быть, кроме как в нас, а значит с ним ничего не поделаешь».