Рок-н-ролл мертв

Юлий Сергеевич Буркин

«Скопище возле входа в концертный зал гостиницы "Россия" было видно

издалека. Человек двести подростков. И непонятно, то ли они там дерутся,

то ли – наоборот. Менты – только делают вид, что порядок наводят. А,

собственно, кому он тут нужен – порядок?..»

Юлий Буркин

Рок-н-ролл мертв

"В воскресный день, 19 августа, в Ленинграде хоронили Виктора Цоя. По просьбе его близких поклонники музыканта (сколько сотен их было?) пришли на кладбище уже после погребения.

/…/

В Ленинграде, не прекращаясь, шел дождь".

    Газета «Экран и сцена» N_34 от 23 августа 90 г.

Его нет. А на кладбище – что… Один из рассказов о жизни рока гласит: Майк отказался идти на похороны Саши Башлачева. Его уговаривали, убеждали, недоумевали. Он же ответил, что таких, как он и Саша, не хоронить надо, а выбрасывать на помойку.

/…/

Майку Науменко было 36 лет".

    Газета «Культура» N_2 от 21 сентября 91 г.

От песен Игоря Талькова нам теперь не откреститься. И тот подонок, что выстрелил в его сердце, тоже останется в истории. Как человек, убивший сказавшего высокие слова о России".

    «Российская газета» N_209 (255) от 9 октября 91 г.

В отличие от приведенных выше газетных выдержек, весь нижеследующий текст является чистейшей воды вымыслом. Совпадение каких-либо ситуаций или имен – случайно.

Ненависть и отчаяние творца, когда он нам о них рассказывает, всегда окрашены чем-то похожим на любовь.

    Рей Бредбери

«ДРЕБЕЗГИ»

Скопище возле входа в концертный зал гостиницы «Россия» было видно издалека. Человек двести подростков. И непонятно, то ли они там дерутся, то ли – наоборот. Менты – только делают вид, что порядок наводят. А, собственно, кому он тут нужен – порядок?

Пытаться пробиться к двери, выйдя из "Жигулей" – бесполезно. И я медленно двинул машину прямо на толпу. Вот тут так – сразу подскочил ушастый сержантик: "Я вас оштрафую, это вам не проезжая часть…" Я сунул ему под нос через окно дверцы свое журналистское удостоверение; да только не подействовало. Что ему моя корочка? Это б раньше он испугался. Еще бы честь отдал. А нынче – демократия… И имя мое – Николай Крот – ему ни о чем не говорит. Вот эти – возле дверей, они бы точно описались от счастья, что с самим КРОТОМ рядом стоят – с отцом-родителем "Дребезгов"!.. А сержантик – темный, ему – что Крот, что бурундук… Ну, да, пока я с ним разбирался, ",,,,,,,,Жигуленок" мой продрался-таки потихоньку через толпу.

Сержантика куда-то затискали, а я вдоль стенки пролез-таки к двери и пнул ее пару раз.

Хорошо, швейцар сегодня – дед по кличке "Буденный" (за усы прозвали). Он меня знает: даже дергаться не стал – сразу открыл и впустил. "Молодец, Буденный, – говорю я ему со сталинским акцентом, – благодарность выражаю вам: от себя лично и от всего советского народа." И пошел в валютный бар. Слава богу, мелочишка есть. А где еще сейчас "Дребезгов" искать? Или там, или уж нигде.

И точно. Один, во всяком случае – там. Барабанщик – Костя Кленов. С двумя неграми пытается контакт наладить. Он славный – Костя. Только дурак.

Но – барабанщику положено.

Взял я стакан виски, подсел к Клену за столик, а на негров так глянул, что они слиняли сразу. Клен мне обрадовался. "Привет, – говорит, – Крот Коля" (так они меня всегда стебают).

– Привет, – говорю и я. – Что у вас тут новенького?

И тут он сразу, сходу, паразит, даже отдышаться не дал, мне и выдал:

– Ром колется.

– В смысле? – спрашиваю.

– В смысле – наркотики колет. На иглу сел, в смысле. Ширяется, в смысле, во всю. Как тебе понятнее?

Я прямо так и ошалел.

– Ну вы даете, – говорю. – А ты не врешь? И вообще, откуда ты знаешь-то?

– Коль, я же не с Луны свалился. Я, слава богу, нагляделся на них.

Дерганый стал, репетиции срывает. Да у него на руке – следы. Свежие.

– Ох, и уроды же вы все-таки, – обозлился я. Меня каких-то два месяца не было. Детский сад. Оставить нельзя. Это же – все, конец. Если Ром всерьез в это влез – хана. Группе, во всяком случае, точно.

– А ты поговори с ним, – советует мне Клен, к