Пущин в селе Михайловском

Василий Петрович Авенариус

О Пушкине #3

«Было то в первой половине января 1825 года. В селе Тригорском (Опочецкого уезда, Псковской губернии), в доме вдовы-помещицы Прасковьи Александровны Осиповой (урожденной Вымдонской, по первому мужу – Вульф) вечерний самовар был только что убран из столовой, и хозяйка с тремя дочерьми и единственным гостем перешли в гостиную. На небольшом овальном столе перед угловым диванчиком горела уже лампа под зеленым абажуром. Сама Прасковья Александровна расположилась на своем председательском месте, посредине диванчика, и принялась раскладывать гранпасьянс. Старшая дочь (от первого брака) Анна Николаевна Вульф подсела к матери, чтобы лучше следить за раскладкой карт и в затруднительных случаях помогать советом. Сестра ее, Евпраксия Николаевна, а между своими – Зина или Зизи, предпочла отдельное кресло, чтобы заняться каким-то вышиванием. Младшая же сестра (от второго брака), подросточек Машенька, прикорнула на скамеечке у ног Евпраксии Николаевны и, положив растрепанную головку с косичками к ней на колени, не отрывала глаз от молодого гостя, в ожидании, что-то он опять сострит или расскажет, чтобы посмеяться…»

Василий Петрович Авенариус

Пущин в селе Михайловском

Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил;

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его лицея превратил.

    «19 октября»

I

Было то в первой половине января 1825 года. В селе Тригорском (Опочецкого уезда, Псковской губернии), в доме вдовы-помещицы Прасковьи Александровны Осиповой (урожденной Вымдонской, по первому мужу – Вульф) вечерний самовар был только что убран из столовой, и хозяйка с тремя дочерьми и единственным гостем перешли в гостиную. На небольшом овальном столе перед угловым диванчиком горела уже лампа под зеленым абажуром. Сама Прасковья Александровна расположилась на своем председательском месте, посредине диванчика, и принялась раскладывать гранпасьянс. Старшая дочь (от первого брака) Анна Николаевна Вульф подсела к матери, чтобы лучше следить за раскладкой карт и в затруднительных случаях помогать советом. Сестра ее, Евпраксия Николаевна, а между своими – Зина или Зизи, предпочла отдельное кресло, чтобы заняться каким-то вышиванием. Младшая же сестра (от второго брака), подросточек Машенька, прикорнула на скамеечке у ног Евпраксии Николаевны и, положив растрепанную головку с косичками к ней на колени, не отрывала глаз от молодого гостя, в ожидании, что-то он опять сострит или расскажет, чтобы посмеяться.

Гость этот был ближайший сосед их, Александр Сергеевич Пушкин, навещавший их чуть ли не каждый день из своего сельца Михайловского. Но оживленное настроение уже оставило Пушкина: он сидел с понурою головой в каком-то грустном раздумьи.

– У вас, Александр Сергеевич, верно, опять стихи на уме? – спросила девочка.

Пушкин очнулся и провел рукой по глазам.

– Стихи? – повторил он. – Нет… Так что-то…

Он взглянул на каминные часы и быстро приподнялся:

– Пора.

Все четыре хозяйки заговорили разом:

– Да куда же вы, Александр Сергеевич? Ведь совсем еще рано: всего девять. Посидите!

– Меня что-то тянет домой…

– А я знаю что! – объявила Машенька. – Вам надо поскорей-поскорей записать хорошенькую рифму, пока не улетела.

– Нет, у меня какое-то внутреннее беспокойство, – серьезно отвечал Пушкин, – точно предчувствие…

– Вечно у вас эти предчувствия и приметы! – заметила Евпраксия Николаевна. – А до сих пор ничего еще не сбылось.

– Кое-что уже сбылось.

– Например?

– Например, предсказание старухи ворожеи Кирхгоф в Петербурге: «Du wirst zwei Mal verbannt sein»[1 - Ты будешь два раза сослан.], и вот я второй раз в ссылке.

– Тем лучше: в третий раз, стало быть, ни за что уже не сошлют. Живите себе и пользуйтесь жизнью.

– Да, двенадцать лет еще впереди.

– Почему же именно двенадцать?

– Потому что та же Кирхгоф предрекла мне смерть, когда мне минет тридцать семь.

– Что за пустяки! – прервала его тут Прасковья Александровна. – Сыграй-ка ему, Зина, на фортепиано что-нибудь веселеньк