Траурный эстетизм

Георгий Иванович Чулков

«„Чтенiе поэта есть уже творчество“. Этотъ афоризмъ въ устахъ И. ?. Анненскаго прiобр?талъ особенное значенiе и какъ бы оправдывалъ принципъ, положенный въ основу его критическихъ работъ, принципъ крайняго субъектквизма…»

Георгий Иванович Чулков

Траурный эстетеизм

ТРАУРНЫЙ ЭСТЕТИЗМЪ

И. ?. АННЕНСКІЙ – КРИТИКЪ

«Чтенiе поэта есть уже творчество». Этотъ афоризмъ въ устахъ И. ?. Анненскаго прiобр?талъ особенное значенiе и какъ бы оправдывалъ принципъ, положенный въ основу его критическихъ работъ, принципъ крайняго субъектквизма.

Читая «Книги Отраженiй», прежде всего видишь лицо ихъ автора, его взглядъ, улыбку, слышишь его голосъ, и та внутренняя творческая работа, которую совершалъ критикъ-читатель, является какъ что-то зримое и эстетически воплощенное. Н?тъ, это не аналитическое изсл?дованiе «Гамлета», «Трехъ Сестеръ», «Клары Миличъ» или «Романцеро», это т?ни, вид?нiя, вызванныя къ новой таинственной жизни читателемъ-чарод?емъ… Да, это – Принцъ Датскiй, но я вижу новый жестъ его, котораго я не вид?лъ, когда смотр?лъ глазами Шекспира; да, это – Маша, Чеховская Маша, но что-то еще открылось въ ея сердц?… «Маша любитъ, чтобы ей говорили тихимъ голосомъ немножко туманныя фразы, но чистыя, великодушныя и возвышенныя фразы, когда самоваръ потухъ, и въ столовой темн?етъ, а по небу б?гутъ не то облака, не то т?ни»… И эта Клара Миличъ, конечно, та самая Клара, которую такъ предсмертно восп?лъ Тургеневъ, но у нея было и другое имя… Евлалiя… «Она сначала п?ла, потомъ перешла на драматическое амплуа, – и въ тоск? любовнаго разочарованiя, еще молодой, приняла фосфоръ въ Харьковскомъ театр? посл? перваго акта Василисы Мелентьевой»… А портретъ ея такой: «Брови черныя и почти сросшiяся прямой линiей… И глаза черные, – не желтые, какъ на испанскихъ портретахъ, а именно черные, – это глаза-зрачки, трагическiе и самоосужденные»… А вотъ эти Гейневскiе призраки «Романцеро»… Да, они все такъ же плывутъ по таинственнымъ волнамъ: