Странный мальчик
Семен Соломонович Юшкевич
«Перед нами стоял оборванный, босой мальчик, поразительно худой, но чистенький, с удивительно нежным лицом, заострённым книзу. У него были большие чёрные глаза с длинными ресницами. Губы были бескровны, а цвет всего лица напоминал свежий воск. Всего же удивительнее в нём был его голос…»
Семен Соломонович Юшкевич
Странный мальчик
– Стой, лягушка! – вдруг крикнул Коля, подняв палку.
Мы были уже подле «ключа»; раздался свист в воздухе, и палка камнем упала на землю.
– Чёрт! – выругался Коля, – промах.
Стёпа бросился к «ключу» и с ожесточением стал умываться. Теперь вместо чёрного он стал сизым, и в этой сизой рамке весело блестели и смеялись серые глаза.
– Промах, так промах, – раздался его голос, – айда наверх, там не промахнёмся ужо.
Он отбежал от ключа, зорко поискал глазами лягушку в траве и вдруг свистнул, прыгнул, встал, завертелся на каблуке и поскакал дальше. Мы бросились за ним. Пред глазами моими мелькнули задние лапки лягушки, ладонями вверх.
– Ну, ничего, – с мелькнувшим состраданием в душе произнёс я, – ну, пусть.
Эти слова я ещё машинально шептал, когда мы уже были на второй площадке. Здесь мы сделали привал и решили раньше переговорить с таинственным существом, сидевшим на скале, прежде чем приступить к задуманному. Теперь неизвестный вырисовывался отчётливо, хотя черт лица его нельзя было разглядеть. Но Коля не ошибся… Это, действительно, был мальчик, лет 14, а может быть и постарше.
– Как же быть? – спросил я.
– Сейчас увидишь, – отозвался Стёпа.
Он поднял камень и, хотя знал, что до скалы ему никогда не докинуть, всё-таки бросил его, вероятно, чтобы настращать. Потом выставил ногу вперёд, задрал голову и прокричал:
– Эй, ты, леший, отвечай откуда взялся и кто ты такой!?
Привидение посмотрело вниз и видимо не поняло, чего от него хотят, ибо опять равнодушно подняло голову и стало смотреть на море.
Стёпа ещё раз бросил камень, бросил и Коля, за ним я, и все мы загорланили:
– Эй, ты, чёрт! ты как смел на нашу скалу взлезть?.. Сходи живей!
А Коля докончил:
– Не сойдёшь добром, мы стащим тебя и так отколотим, что год будешь помнить.
Мальчик нагнул голову, с удивлением посмотрел на нас и спросил:
– Это вы мне говорите?
Голос его был такой тихий, что едва доходил к нам.
– А то кому же? – рассердился Стёпа, – другой собаки, кроме тебя нет здесь; стало быть – тебе. Ну, слезай; нечего там сидеть.
– Я могу сойти, если вам этого хочется, – донёсся к нам голос. – Что вам нужно от меня?
– Так я тебе и отвечу, – проворчал Стёпа и опять крикнул. – Слезай! Сказано сходи, стало быть нечего расспрашивать. Ну, живее… Бросить разве в него ещё раз камнем? – обратился он к нам.
– Мне нравится ваш крик, – произнёс как бы с удивлением незнакомец на скале. – Я иногда люблю слушать, как кричат. Крикните ещё раз и я, пожалуй, сойду.
Всё это было произнесено каким-то мечтательным тоном, который прогонял из сердца гнев. Только Стёпа не унимался и голос товарища с особенной силой звенел, когда с уст его срывалась ругань.
– Ну, вот и хорошо; и отлично, – одобрило привидение крик Стёпы. – Теперь подождите, я сейчас буду подле вас.
Одну минуту у меня была мысль, что он слетит к нам. Я затаил дыхание. Но вот он скрылся на мгновение – и сейчас же показался под скалой. Потом легко и плавно сбежал вниз.
– Вот я и спустился, – произнёс незнакомец, – правда, скоро?
Мы были ошеломлены. Даже Стёпа на миг унялся. Перед нами стоял оборванный, босой мальчик, поразительно худой, но чистенький, с удивительно нежным лицом, заострённым книзу. У него были большие чёрные глаза с длинными ресницами. Губы были бескровны, а цвет всего лица напоминал свежий воск. Всего же удивительнее в нём был его голос. Он был и звучный, и тихий, и приятный, как будто тоскующий, проникал в сердце и радовал, и мучил его. Хорошо было слушать его, но сейчас же жалко чего-то становилось и не радовал светлый день, солнце; что-то прошлое, ушедшее, просилось в душу и как будто это по нем была жалость.
– Ну, говори, – властно пр