Она будет счастлива

Иван Иванович Панаев

«У одного изъ самыхъ модныхъ рестораторовъ Петербурга, а это было, кажется, въ феврал? 183*, пировала въ особенной комнат? толпа молодежи. За столомъ, тянувшимся во всю длину небольшой, ярко осв?щенной комнаты, сид?ло дв?надцать челов?къ. Столъ былъ уставленъ опорожненными и полуопорожненными бутылками, красовался стаканами, раскрашенными виномъ, которое м?шались съ причудливыми рюмками рейнвейна…»

Иван Иванович Панаев

Она будетъ счастлива

(Эпизодъ изъ воспоминанiй петербургской жизни.)

…'tis in ourselves, that we are thus or thus…

    Shakspeare

I.

Есть дв? вещи безвкусн?е и холодн?е льда: юноша мудрствующiй и старикъ молодящiйся.

    Персидская пословiща.

У одного изъ самыхъ модныхъ рестораторовъ Петербурга, а это было, кажется, въ феврал? 183*, пировала въ особенной комнат? толпа молодежи. За столомъ, тянувшимся во всю длину небольшой, ярко осв?щенной комнаты, сид?ло дв?надцать челов?къ. Столъ былъ уставленъ опорожненными и полуопорожненными бутылками, красовался стаканами, раскрашенными виномъ, которое м?шались съ причудливыми рюмками рейнвейна. Видно было, что об?дъ перешелъ за половину, потому что лица застольниковъ одушевлялись румянцемъ, глаза ихъ сверкали огнемъ и движенiя становились вольн?й и вольн?й. Уже посл?довательность р?чи см?нялась вспышкой фразъ, разсказъ прерывался восклицанiями. Но во всемъ этомъ еще былъ какой-то порядокъ, еще выдавалясь минуты тишины, можетъ быть, предв?стники бури.

Между этой разгульной гурьбой, между этими нерасчетливыми, дерзкими новичками жизни, безразсудно посм?ивавшимися надъ жизнью, былъ зам?шанъ одинъ челов?къ: ему см?ло можно было дать сорокъ л?тъ; его черные волосы слишкомъ посеребрились годами; его лицо слишкомъ было изр?зано штрихами минувшихъ страстей; его глаза, мутные, меленькiе, странно св?тились изъ-подъ нависшихъ бровей: въ его улыбк?, которая придавала ироническiй очеркъ лицу его, было горькое разочарованiе, равнодушная безнадежность и еще какое-то ядовитое чувство. Въ петлиц? темнаго фрака его, сшитаго со всею тонкостью модной взыскательности, пестр?лъ разноцв?тный, небрежный узелокъ орденскихъ лентъ.

– Шампанскаго! – вскричалъ онъ стоявшему сзади лакею, опрокинувшись на задокъ стула. И его возгласъ повторился дв?надцать разъ эхомъ.

Бутылку поставили передъ нимъ, онъ отвернулъ рукава и, съ искусствомъ опытнаго знатока, сталъ обр?зывать ножомъ проволоку.

– Я никому никогда не даю откупоривать шампанскаго, – говорилъ онъ, обращаясъ къ молодому челов?ку, сид?вшему противъ него. – Теперь для меня осталось только одно это наслажденiе!

– О, гг.,– прибавилъ онъ черезъ минуту со вздохомъ, обращаясь ко вс?мъ, – я долженъ бы смотр?ть на васъ съ завистью, но вм?сто того, признаться ли, я сожал?ю объ васъ. Скажите, какъ проводите вы свое время въ ваши л?та, съ вашими средствами! Вы являетесь въ залахъ съ нахмуренными бровями, съ важнымъ видомъ занятыхъ людей, съ мудрыми фразами на устахъ. Вы отыскивасте истнну въ книгахъ и забываете великое изреченiе, что истина въ вин?. In vino veritas!

– Она зд?сь, гг.,– продолжалъ онъ, нап?нивая бокалы; напрасно вы будете искать ее въ книгахъ. Она см?ется надъ вашими усилiями. Она играетъ и зв?здится въ этой влаг?, ловите ее зд?сь.

– Браво, браво! In vino veritas! – раздалось хоромъ, и бокалы мигомъ были осушены.

Одинъ бокалъ оставался только непочатый. Этотъ бокалъ стоялъ противъ молодого челов?ка, который, облокотясь одною рукою на столъ, казалось, былъ въ какомъ-то раздумь?. Его длннные темные волосы, красиво завитые природой, закрывали половину широкаго лба; его черные большiе глаза выражали раннее утомленiе; его осунувшееся лицо было безцв?тно, но въ очерк? этого лица, но въ этой тонкости глазъ было такъ много привлекательнаго; еще онъ едва достигъ двадцати трехъ л?тъ, а казался пятью или шестью годами стар?е. Въ модномъ покро? его одежды было что-то собственно прннадлежавшее ему: эта умышленная небрежность, эта невыразимая ловкость, которая скрашиваетъ моду и тотчасъ характеризуетъ челов?ка, принадлежащаго къ избранному обществу.

– Ты и не начиналъ своего бокала, Горинъ?