Спальня светской женщины

Иван Иванович Панаев

«Въ св?тлый и теплый день апр?ля м?сяца 183* года, въ начал? 3-го часа, Невскiй проспектъ суетился толпами п?шеходцевъ, грем?лъ скачущиии экипажами и чопорно красовался вывозною мишурностью своего убранства, на которое гляд?ло гордое солнце, съ истинно-русскою щедростью разсыпая золото лучей своихъ…»

Иван Иванович Панаев

Спальня св?тской женщины

(Эпизодъ изъ жизни поэта въ обществ?.)

Посвящается В. И. Панаеву

I.

Что жъ сердце юноши трепещетъ?

Какой заботой онъ томимъ?

    Александръ Пушкинъ.

Въ св?тлый и теплый день апр?ля м?сяца 183* года, въ начал? 3-го часа, Невскiй проспектъ суетился толпами п?шеходцевъ, грем?лъ скачущиии экипажами и чопорно красовался вывозною мишурностью своего убранства, на которое гляд?ло гордое солнце, съ истинно-русскою щедростью разсыпая золото лучей своихъ. Пестрота, переливъ красокъ, произительные крики форейторовъ, карканье разнозчиковъ, стукъ колесъ, хлопанье бичей, громъ барабана и пискъ флсйты, возв?щавшiе окончанiе развода, – все это съ перваго взгляда очаровывало зр?нiе и прiятно отзывалось въ ушахъ новопрi?зжаго провинцiала, было такъ привычно слуху безсм?ннаго жителя столицы…

«Пади! пади!» – грозно кричалъ плечистый и длиннобородый кучеръ, ловко управлявшiй парою статныхъ коней, запряженныхъ въ щегольски отд?ланную коляску… «Пади!» повторялъ онъ; но молодой челов?къ, къ которому относилось это громозвучное пади, будто окамен?лый, стоялъ посреди улицы. Стремительный б?гъ коней угрожалъ ему р?шительной гибелью, – одна минута – и онъ былъ бы раздавленъ, какъ вдругъ кто-то сзади схватилъ его за руку и оттащилъ въ сторону. Онъ обернулся. То былъ адъютантъ съ плутовскимъ взглядомъ, съ ироническою улыбкою и съ блестящимъ аксельбантомъ.

– Что съ тобои, Громекинъ? тебя, милый, раздавятъ, – сказалъ онъ дружески молодому челов?ку, подводя его къ тротуару. – Безпечно мечтать можно только въ своемъ кабинет?.

Тотъ будто очнулся отъ сновид?нiя, протеръ глаза, взглянулъ на своего избавителя, не произнесъ ни слова, кр?пко сжалъ ему руку и исчезъ въ толп?…

Съ перваго взгляда этотъ молодой челов?къ не былъ зам?чателенъ. Довольно м?шковатая одежда его придавала ему странный, даже, если хотите, см?шной видъ, а шляпа съ широкими полями бросала грубую т?нь на лицо. Походка его была скора, связана неловкостью и не разсчитана модою. Но если бы вы взглянули на него въ ту минуту, когда онъ, проб?жавъ до своей скромной квартиры, на углу Итальянской улицы, съ быстротою пом?шаннаго, усталый, кинулся на диванъ, сбросивъ свою шляпу, – о! васъ в?рно поразили бы благородныя и привлекательныя черты его, несмотря на то, что он? выражали какое-то необыкновенное разстроиство и были напряжены усталостью.

– Это опять она! – произнесъ онъ съ энергическимъ восторгомъ, съ дикою радостью, какъ челов?къ, долго искавшiй чего-то и наконецъ нашедшiй желанное.

– Это опять она! – повторялъ онъ – и черные глаза его сверкали осл?пительнымъ заревомъ страсти, и длинныя кудри темныхъ волосъ его распадались въ завидномъ безпорядк?….

Ему было не бол?е 20-ти л?тъ!..

Читатели в?рно не удивятся, если узнаютъ, что поразило его до такого окамен?нiя и едва не подвергло безвременной смерти. То была, говоря изобр?тательнымъ языкомъ св?тскаго челов?ка, очаровательная, какъ поц?луй, соблазнительная, какъ гр?хъ, задумчивая, какъ мечта, головка женщины, едва от?ненная легкою блондою шляпки и грацiозно высунувшаяся изъ окна богатой кареты, которую мчала четверня. Головка, которая уже въ третiй разъ являлась юнош?, какъ роскошное сновид?нiе, и которая такъ жестоко вскружила ему голову!..

Въ мучительномъ и отрадномъ волненiи провелъ онъ весь этотъ день; а ночь утопалъ въ волнистой, усладительной грез? или вздрагивая отъ страшнаго замиранiя сердца… То передъ нимъ разстилался необозримый садъ съ невиданноiо роскошью цв?товъ, между коими была вс?хъ привлекательн?е, вс?хъ душист?е пышная роза. Онъ хот?лъ сорвать эту розу, но стебелекъ ея вырывался изъ рукъ его, а роза росла, росла, – и вдругъ сладострастно раскидывалась передъ нимъ ч