Первая гимназия

Влас Михайлович Дорошевич

«Быть может, потому, что из всех московских гимназий я не был только в одной – в первой.

Я, могу сказать, гонялся за наукой по всей Москве.

Каких, каких путешествий я не предпринимал в поисках знаний!..»

Влас Михайлович Дорошевич

Первая гимназия

(Воспоминания)

* * *

Из всех московских гимназий хорошее воспоминание у меня сохранилось только о первой.

Быть может, потому, что из всех московских гимназий я не был только в одной – в первой.

Я, могу сказать, гонялся за наукой по всей Москве.

Каких, каких путешествий я не предпринимал в поисках знаний!

Я ходил на Покровку, в четвертую гимназию, чтоб узнать правила, как склонять слово «domus», ходил на Разгуляй, во вторую, чтоб узнать, что у Ганнибала при переходе через Альпы «остался всего один слон».

И обогащал свой ум!

Я предпринимал даже путешествие в Замоскворечье, чтоб хоть там узнать: как же будет аорист от глагола «керраннюми». Там помещалась шестая гимназия.

И только на Пречистенку, в первую гимназию, я не зашел в своих поисках знания.

И о первой гимназии я вспоминаю с нежностью.

Какая это была чудная гимназия! Я говорю про свое время.

Там учеников любили бесциркулярного любовью. Там не было ни больших чиновников в вицмундирах, ни маленьких чиновников в мундирчиках, застегнутых на девять пуговиц.

– Иванов Павел? Почему вы не приготовили урока?

– У меня болела голова.

– Имеете ли вы докторское свидетельство?

– Имею.

– Причина уважительная!

Там не было «преступлений», а были маленькие шалости маленьких мальчишек.

И когда меня «исключали» из гимназии, я думал:

– Вот в первую бы! «То-то чудо край!»

«Грек» первой гимназии представлялся мне не иначе как древним греком. Доблестным, как Мильтиад, премудрым, как Сократ, приветливым, как Платон.

И «арифметик» гладил мальчишку по голове, говоря:

– Не выучил урока на сегодня? Так выучи его назавтра. Так рисовалась мне первая гимназия.

И я любил гимназию, в которой не учился.

Люблю и сейчас.

Я мечтал о ней.

В четвертой гимназии у меня вышли контры с «греком».

Это был преостроумный грек, сколько я теперь припоминаю.

Но тогда я был плохим ценителем аттической соли.

Он любил острить. И любимым предметом его острот был маленький горбатый мальчик, Хвостов Алексей. Мы с Хвостовым были друзья. Горбатый мальчик, которому дома внушали:

– Ты горбатенький. Ты должен хорошо учиться. В этом для тебя все спасенье!

Внушали каждый час и каждую минуту.

И горбатый мальчик учился с ужасом, учился с отчаянием:

– Получу двойку – и всему конец! Ему вбили в голову:

– Будешь плохо учиться – и погиб! Вбили крепко, как гвоздь.

Вероятно, когда он получал двойку, ему казалось, что горб вырос у него еще больше и давит его еще тяжелее:

– И с горбом, и с двойкой. Он рыдал.

Я редко видал, чтобы рыдали с таким отчаянием.

Вероятно, он считал себя погибшим человеком.

Когда его «вызывали», он бледнел, терялся, хватался за чужие тетради.

И часто раздавался оклик:

– Хвостов Алексей! Вы хотите обмануть наставника? Это чужая тетрадь! Тогда он колотился всем своим маленьким хилым телом.

– Господин учитель! Господин учитель! Г-н учитель брался за перо.

И Хвостов Алексей кричал, словно это был меч, которым ему сейчас отрубят голову:

– Господин учитель! Господин учитель! Не ставьте! Не ставьте! Вот моя тетрадка!

Хвостов был любимцем «грека».

Хвостова вызовет, всегда пошутит.

«Грек» с любовью сделал из горбатого мальчика своего Риголетто.

– Хвостов Алексей! – вдруг спрашивал он. – Вы ели лисицу? И класс давился от смеха.