Фабрикант

Аркадий Тимофеевич Аверченко

«… – Знаем мы этот отдых.

– Заработался я.

– Знаю, как ты заработался! Будешь там за всеми дачницами волочиться.

Писатель Маргаритов сделал серьезное лицо, но потом махнул рукой и беззаботно засмеялся.

– А ей-богу же, буду волочиться. Чего мне! …»

Аркадий Аверченко

Фабрикант

– Знаю, знаю я, зачем ты на дачу едешь.

– Да ей-богу, отдохнуть!

– Знаем мы этот отдых.

– Заработался я.

– Знаю, как ты заработался! Будешь там за всеми дачницами волочиться.

Писатель Маргаритов сделал серьезное лицо, но потом махнул рукой и беззаботно засмеялся.

– А ей-богу же, буду волочиться. Чего мне!

– Вот видишь, я говорил. За кем же ты думаешь?

– За всеми.

– Послушай… а я?

Маргаритов рассеянно скользнул глазами по лицу писателя Пампухова.

– Ты? А ты как знаешь. Ведь ты раньше меня едешь?

– Раньше, – сказал Пампухов.

– Ну и устраивайся как знаешь.

* * *

Это было превосходное дачное убежище. В некоторых местах было море, в некоторых сосны, в некоторых песок. Море шумело, сосны шумели, и только песок лежал смирно.

Дачников было много, но так как песку, сосен и моря было еще больше – все были довольны.

Маргаритов приехал через три дня после Пампухова и сейчас ориентировался. Познакомился с соседкой и, расхвалив ей какой-то морской уголок, которого он до этого и в глаза не видал, повлек несчастную к этому таинственному уголку.

– Вот, – сказал он, беря дачницу за руку и усаживая ее на песок. – Вот, будем тут слушать Бога.

– Как слушать Бога?

– Мы сейчас перед лицом Сущего. Он во всем – в прибое морском, в шелесте сосен и в ваших глазах. Положите мне руку на голову. Вот так. Положите мою голову к себе на колени и спойте колыбельную песенку. Я устал.

Дачница рассмеялась, но исполнила желание Маргаритова.

– Чему вы сейчас смеялись?

– Так, – ответила дачница.

– Вы не видите звезд?

– Нет. Теперь же день.

– А я их вижу. Моя звезда и твоя – мерцают рядом. Как хорошо чувствовать себя частичкой космоса… Что значим мы, две пылинки, среди миллионов…

Неожиданно дачница сбросила голову Маргаритова на песок, повалилась около и залилась таким ужасным раскатистым смехом, которого Маргаритов никогда не слыхивал. Она смеялась длинной заливчатой фразой «ха-ха-ха-ха-хха-а!», потом ей перехватывало горло, она делала коротенькое «гг-а-а!» и, опять вздохнув, низвергалась в глубокую пучину: «ах-ха-хаха-ха-а-а!»

Маргаритов, потрясенный, стоял над нею и спрашивал:

– Что такое? Что случилось?

– Гга-а-а! Ахха-ха-ха-а!

– А ну вас, – сердито сказал Маргаритов. – Если вам так весело – веселитесь в одиночестве.

– Ах-ха-ха-а…

Отойдя от нее, Маргаритов подумал с досадой:

«Ничего не понимает. Наверное, дура».

* * *

В тот же день Маргаритов свел знакомство с другой дачницей – прехорошенькой докторшей.

– Часто бываете у моря? – хитро спросил он.

– Не особенно.

– Хотите, я покажу вам один чудесный уголок? О нем никто почти не знает. Пойдемте.

Когда писатель и дачница пришли на то место, где еще оставалось углубление в песке от тела хохотавшей давеча собеседницы Маргаритова, Маргаритов уселся у ног своей новой знакомой и мечтательно сказал: