Авиатор

Писатель и сотрудник Пушкинского Дома Евгений Водолазкин вспоминает, как его именитый наставник, академик Дмитрий Лихачев жалел, что ныне никто не помнит, как зазывали покупателей на Охте финские молочницы или стучали день-деньской трамбовками работники, чинившие петербургские торцовые мостовые. Повседневности нет места в летописях, и составляющие ее чувства, образы, звуки и запахи не удостоены бессмертия; миллиарды маленьких впечатлений живших прежде нас бесследно исчезли в водовороте времен. Из желания восстановить и сохранить эту особенную, «человечную» историю и возник замысел романа «Авиатор».

Иннокентий Платонов приходит в себя в больнице. Он потерял память, и теперь вынужден по крупицам восстанавливать себя, свою жизнь и личность. По совету доктора Платонов ведет дневник, записывая постепенно возвращающиеся к нему воспоминания ─ то детские мечты, то эпизоды из голодных будней жителя Петербурга начала ХХ века. Но три обстоятельства тревожат Иннокентия. Первое: кажется, он единственный пациент в больнице с единственным доктором и единственной медсестрой. Второе: доктор отказывается помочь пациенту вспомнить прошлое, не давая даже намека на обстоятельства прежней жизни Платонова. И третье, немаловажное ─ хронологическое открытие: дата на календаре далека от тех, что приходят на ум «ровеснику века» Иннокентию. Все эти обстоятельства могут показаться фантастическими… однако мы, читатели, еще по «Лавру» (НЕисторическому роману) помним, как любит Водолазкин раздвигать границы жанров. Так и «Авиатор» на легких крыльях пересекает границы фантастики и устремляется в новые, манящие дали. НЕфантастический роман!

…В старом анекдоте восхищенный зритель кричал из зала скользящей по сцене красивой актрисе: «Ничего не говори, просто ходит туда-сюда!» Слог Водолазкина столь прекрасен, что невольно хочется воскликнуть: «Не важно, о чем, главное ─ пиши, пиши!» В Европе писателя окрестили «русским Умберто Эко», в Америке ─ «русским Маркесом». И со всей очевидностью уже можно признать, что по мастерству словесности Евгений Водолазкин стоит в одном ряду с такими титанами русской литературы, как Иван Бунин или Владимир Набоков.

****

"– Что вы всё пишете?

– Описываю предметы, ощущения. Людей. Я теперь каждый день пишу, надеясь спасти их от забвения.

– Мир Божий слишком велик, чтобы рассчитывать здесь на успех.

– Знаете, если каждый опишет свою, пусть небольшую, частицу этого мира… Хотя почему, собственно, небольшую? Всегда ведь найдется тот, чей обзор достаточно широк.

– Например?

– Например, авиатор.

(Разговор в самолете)".

****

«Только теперь ведь и это время – мое, и Гейгер хочет, чтобы я в нем обживался. Следит за моей реакцией.

– Что вы чувствуете, – спрашивает, – оказавшись в новой, по сути, стране?

– Чувствую, что у нее новые сложности.

Улыбаюсь. Гейгер тоже улыбается – с долей удивления: ожидал чего-то другого.

– У всякого времени свои сложности. Их надо преодолевать.

– Или избегать.

Смотрит на меня внимательно. Произносит вполголоса:

– Вам-то не удалось…

Не удалось. Гейгер, по-моему, общественный человек. А я нет. Страна – не моя мера, и даже народ – не моя. Хотел сказать: человек – вот мера, но это звучит как фраза. Хотя… Разве фразы не бывают истинными – особенно если они результат жизненного опыта? Бывают, конечно. Запишу, пусть Гейгер читает».

****

«Сегодня мы приехали к двенадцати. Нам пришлось подождать, губернатор с кем-то встречался. Когда нас пригласили в комнату для приемов, там уже находились журналисты. Собеседников усадили на кресла у круглого стола.

Губернатор произнес по бумажке несколько фраз. Ни одной из них я не могу сейчас вспомнить – кроме последней. В ней говорилось, что Иннокентий как никто другой должен понимать разницу между демократией и диктатурой.

Иннокентий поблагодарил. Как я понимаю, большего не требовалось, но он решил ответить. Почему, собственно, нет?

Сказал Иннокентий, что удельный уровень зла примерно одинаков во все эпохи. Просто зло принимает разные формы. Иногда оно представлено анархией и преступностью, а иногда властью».