Пролитая вода

Владимир Михайлович Сотников

С пролитой водой сравнивается в Библии человеческая жизнь. Проливается каждый ее день, и невозможно собрать эти капли времени. Но можно увидеть в привычной повседневности отражение необыденного, скрытого и главного смысла. Это и происходит с героем романа. Его жизнь насыщена событиями – работа в школе, приезд из деревни в Москву, любовь, Север… И в каждом из этих событий соединяются две жизни: глубинная и поверхностная, внутренняя и внешняя. И герой – точка их преломления.

Владимир Сотников

Пролитая вода

Часть первая

1

Осенним, но теплым вечером, думая о том, что никогда не повторится, Иван Тенишев возвращался с охоты.

Поле, по которому он шел, было огромным, с дальними перекатами невысоких холмов, с одинокими, далеко отстоящими друг от друга дубами. Дубы словно напоминали, что время началось здесь бесконечно давно. Цепляясь ветром за вершины, оно то гудело, то затихало и прислушивалось само к себе.

И сейчас, во время особенной вечерней тишины, Иван Тенишев оказался посреди бесконечного чувства, растворенного в воздухе поля, в застывших силуэтах дубов, – и странная, сладкая тревога волновала его.

Давно позади остался лес, и поле скатывалось последним пологим холмом к холодной туманной речке, закрытой низкой порослью кустов. Поддернув плечом ружье, единственную свою ношу, Иван Тенишев вышел на тропинку, ведущую к мостику. Легко журчала вода, неостановимо и протяжно раскачивались по течению горюющие косы травы.

На том берегу уже начинались огороды, и дым с потухающего костра поднимался вверх и растекался над туманом размытой синей полосой.

Иван Тенишев сошел с тропинки в сторону, в густую росистую траву, и остановился.

«Почему деревенская улица кажется тем печальней, чем больше смотришь на нее?» – подумал он и нашел взглядом дом, в котором жил.

В окнах горел свет. Удивление вспыхнуло в Тенишеве. Стараясь представить, кто бы мог приехать без предупреждения, он даже соглашался с тем, что не угадает сейчас и гость окажется другим человеком – но это не мешало радости.

Было тихо, калитка легко скрипнула, в доме отозвался какой-то звук. Тенишев остановился, ожидая, что откроется дверь на крыльцо. Стемнело, и свет в окнах стал ярче. И Тенишев вдруг вспомнил, что вышел из дома рано утром, в комнате горел свет – и не захотел возвращаться, чтобы выключить его, не захотел греметь замком: было в том утреннем холодном свете окон что-то провожающее и живое.

Он сел на ступеньку крыльца. Чувство ожидания встречи с кем-то, так и оставшимся неизвестным, затихало.

Мешало сидеть ружье, не снятое с плеча. Перекинув его на руки, Тенишев вдруг подумал: а не выстрелить ли сейчас, чтобы разорвать грохотом тишину.

Заскрипела протяжно калитка – от нее приближался огонек папиросы. Покашливая, предупреждая этим свое появление, подошел сосед, у которого Тенишев вчера взял ружье.

– Ну, большая добыча? – старик улыбался.

– Какая добыча – прогулка. А с ружьем веселей, спасибо.

Тенишев протянул старику ружье, встал, чтобы достать из карманов несколько патронов – все остались целыми.

– Нет же сейчас охоты, запрещена. А ружье так, из уважения дал, – по голосу было понятно, что старик все-таки волновался весь день и сейчас был доволен.

– Чего же не сказали – я не брал бы ружье, – Тенишев внимательно посмотрел на веселое лицо Петровича.

Неожиданным было это признание в уважении – всегда казалось, что старик недолюбливает недавнего своего соседа. Тенишев догадывался, здороваясь с ним, как Петрович относится к нему: «Что за жизнь – ни семьи, ни хозяйства. И дом словно без присмотра». Во всяком случае, старик всегда подолгу смотрел вслед Тенишеву, и казалось, что глаза Петровича насмешливо сожалеют о пропащей чужой жизни.

– Да я понимаю. Просто так идешь – одно. А с ружьем, по лесу – мыслить приятно. Голова строже, так мне думается.

Тенишеву вдруг стало легко, он чуть не засмеялся этим словам старика.

– Конечно, совсем другое дело. Может, как-нибудь, когда и охота будет, дадите. Зайцы там, куропатки. Зайцы, львы, орлы, куропатки…

Старик засмеялся, закашлялся:

– Ну, может, и не львы, а зайцы б