Ответный темперамент

Анна Берсенева

Наши желания, стремления, а в конечном счете и жизнь слишком зависят от биологических процессов организма. К такому безрадостному выводу приходит Ольга Луговская на том возрастном рубеже, который деликатно называется постбальзаковским. Но как ей жить, если человеческие отношения, оказывается, подчинены лишь примитивным законам? Все, что казалось ей таким прочным – счастливый брак, добрый и тонко организованный мир, – не выдерживает простой проверки возрастом. Мамины советы, наверное, не помогут? Ведь у мамы за плечами совсем другая «проверка» – война. Но что-то общее все же есть в судьбах разных поколений семьи Луговских – единый и очень точный камертон…

Анна Берсенева

Ответный темперамент

Часть первая

Глава 1

Наконец у них появилась дача. Ольга была счастлива.

На дачу могут съезжаться гости, как в пушкинском ненаписанном романе. На ней можно проводить лето с внуками. Внуков, правда, еще нет и даже не намечается, но все равно, появятся же когда-нибудь. И сразу можно будет вывозить их под эти чудесные сосны, в эти волшебные заросли орешника, терна и одичавшей ежевики.

Правда, когда Ольга рассказала о своих мечтаниях Андрею, он рассмеялся:

– В зарослях терна, а тем более ежевики жить затруднительно. Вообще, я думаю, придется сразу кого-то нанимать, чтобы хоть немного все это расчистили.

Что в колючих зарослях жить нельзя, Ольга понимала. И что придется нанимать работников, чтобы привести дачу в порядок, понимала тоже: на то, чтобы справиться с разором, установившимся за пять бесхозных лет на участке в полгектара и в доме в триста квадратных метров, у всего их семейства, включая маму, которая намеревалась жить на даче постоянно, не хватило бы ни сил, ни, главное, времени.

А у Ольги и желания бы не хватило, честно говоря. Она с детства не любила никакой монотонный труд, хоть мытье окон, хоть вышиванье крестиком. И никогда не понимала, каким образом может успокаивать нервы, например, вязание – после трех провязанных рядов у нее начинала кружиться голова и в животе становилось муторно, как от двухчасовой езды по горному серпантину.

И в запущенности участка и дома Ольга никакого очарования не находила. Она вообще терпеть не могла захламленности и любила, чтобы жизнь была удобной, красивой и отлично налаженной во всех своих повседневных проявлениях. Именно такую жизнь она и собиралась устроить на новой даче.

А когда она говорила Андрею об очаровании зарослей ежевики и терна, то имела в виду совсем другое: что запущенный этот участок – не какой-нибудь голый землеотвод, на котором наскоро возведен безликий новострой, а старый, старинный уголок земли, настоящий, именно такой, о каком они и мечтали. И даже не просто такой – что это тот самый сад и тот самый дом, о котором все они мечтали много лет; вот о чем она хотела сказать мужу.

Да Андрей это и сам понимал, конечно. За двадцать лет жизни с ним Ольга не помнила ни одного проявления мысли и чувства – не только лично своего, но вообще, – которое не было бы понятно ее мужу.

Как со всяким существенным приобретением, с домом в Тавельцеве оказалось связано множество новых дел, на первый взгляд отношения к нему не имеющих. Точнее, эти дела не относились непосредственно к ремонту или обустройству, но все-таки относились именно к дому как к явлению.

– Ты любишь глубинные определения, – оценил это Ольгино наблюдение Андрей. – По сути, они верны, но когда применяются к простому быту, то вызывают у посторонних людей недоумение.

Это была правда, наверное, но до посторонних людей Ольге не было дела. Во всяком случае, сейчас.

Сейчас она была озабочена тем, что не умеет водить машину. При мысли о том, что, если Андрей будет занят, на дачу ей придется добираться электричкой, Ольге становилось тоскливо. Она никогда не любила проявлений коммунального духа, но если в юности умела их не замечать, то с возрастом они стали вызывать у нее сильнейшее, почти физическое отторжение.

Агрессивная в своем однообразии жизнь вокзалов, строительных рынков, просто рынков, которые из ярких уголков природного изобилия давно уже превратились в отстойники человеч