Увези меня на лимузине!

Анна Ольховская

Папарацци идет по следу #6

У Анны Лощининой, покинутой из-за грязного навета обожаемым мужем – суперзвездой шоу-биза Алексеем Майоровым, родилась дочь Ника. Неземная любовь родителей и звездные гены сделали свое дело: крошка оказалась индиго – она способна поддерживать ментальную связь с отцом. И весьма кстати! Ведь Анна даже не знает, что происходит с любимым, ей известно только одно: рядом с ним коварная стерва – Ирина Гайдамак. Именно эта гиена на пару с любовником подстроила аварию, после которой Алексей лежит в коме. Злобную парочку лишили сна и покоя миллионы Майорова. Гайдамак готова расшибиться в лепешку, пойти на любую гнусность, лишь бы только обнулить майоровские счета. Она собирается забеременеть от Алексея, а потом стрясти со «счастливого папашки» кучу денег. Но в ее коварные планы вмешивается малышка Ника…

Анна Ольховская

Увези меня на лимузине!

Пролог

Аппаратура пищала, потрескивала и пульсировала разноцветными огоньками. Очень хотелось бы, конечно, принять все это великолепие за молодежную дискотеку в курятнике, устроенную для цыплят-пискунов, если бы не одно «но».

«Но» при ближайшем рассмотрении оказалось вовсе не цыпленком, а мертвенно-бледным, едва различимым под многочисленными повязками мужчиной, ставшим центром паутины проводов, капельниц и прочих медицинских приспособлений. В незакрытые бинтами поверхности тела жадно впились иголки и катетеры разных размеров и конструкций. Пощадили только лицо, да и то лишь по одной простой причине – вены подходящей не было, иначе иголки торчали бы и из носа. Но без дыхательных трубок не обошлось.

И не надо было быть семи пядей во лбу… Впрочем, семь пядей – это к инопланетянам, именно лоб размером с казан для плова отличает их от жителей Земли. Так что семь пядей и голова в форме лампочки нам не нужна. Будем проще – не требовалось специального медицинского образования, чтобы понять: человек, лежащий в окружении неимоверного количества всевозможного медицинского оборудования, плох, очень плох.

Заострившиеся черты лица, восковые кисти рук, загипсованные ноги на вытяжках, мерно сопящий аппарат искусственного дыхания и прочий страх оптимизма не внушали.

Стоявший у кровати мужчины врач еще раз просмотрел показатели давления и пульса, удрученно покачал головой и повернулся к медсестре:

– Оля, будете дежурить здесь постоянно, глаз с больного не спускайте. Если понадобится выйти, позовите кого-нибудь подменить. Он очень плох, я вообще не знаю, почему он еще жив. Травмы, полученные им, считаются несовместимыми с жизнью. Но он борется, и мы поможем, сделаем все возможное и невозможное.

– Ну конечно, Петр Семенович, – девушка с сочувствием посмотрела на пациента, – я все поняла. Ой, как же мне его жалко! Я ведь его так люблю! Я на все новые его программы хожу, все диски покупаю! Когда узнала, что он разбился, так плакала! Ведь вначале сообщили, что он погиб. А потом прихожу на работу и – вот он! Да я ни минуточки его без присмотра не оставлю, да я…

– Оленька, спокойнее, – доктор снял очки и протер их краем зеленой пижамы, подобные пижамы давно заменили привычные белые халаты медицинского персонала больниц. – Особо радоваться пока нечему, пациент в коме. И когда он придет в сознание, да и придет ли вообще – известно одному Богу.

– Он вернется, Петр Семенович, он обязательно вернется! – Медсестра погладила безжизненную руку мужчины. – Мы все этого ждем, все, кто любит его, его творчество. У больницы сотни людей собрались, многие плачут. Свечей море, некоторые молятся. Журналисты в корпус прорываются, во все дыры лезут. Наша охрана едва справлялась, хорошо, кто-то из его друзей прислал своих людей. Теперь в реанимацию никто посторонний не попадет. Но люди стоят, дежурят. Разве можно уйти, когда тебя так любят, так за тебя переживают! Он поправится, вот увидите!

– Будем надеяться, Оленька, будем надеяться, – врач тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на не подающего признаков жизни мужчину и вышел вон.

У дверей реанимации ему навстречу поднялись сидевшие на кушетках люди: две заплаканные женщины, одна постарше, другая помоложе