Петербургские трущобы. Том 2

Всеволод Владимирович Крестовский

Петербургские трущобы #2

В. В. Крестовский – известный русский писатель XIX века, автор более двадцати книг поэзии, прозы и критических статей.

«Петербургские трущобы» – наиболее значительное произведение писателя. Роман о внешней изысканной жизни Петербурга и о его невидимой, но истинной жизни, создает социальный портрет всего российского общества.

В данный том вошли пятая и шестая части романа.

Всеволод Крестовский

Петербургские трущобы, т.2

Часть четвертая

Заключенники (продолжение)

XLVI

ЗАВЕТНЫЕ ДУМЫ

Веселая компания гуляла. На тюремной гауптвахте с час уже пробили вечернюю зорю, по камерам кончилась поверка – стало быть, беспокоить до утра некому. В майданном углу затевалась обычная трынка да три листика, а пока Абрам Закорюк потешал бойкими россказнями.

– Чудный был, братцы, у нас в полку солдатик, – повествовал он, руки в боки, молодцеватым фертом стоя середь камеры. – Наезжает раз ишпехтырь-инерал, икзамет, значит, производить. Вызывает он этого самого солдатика к черной доске. «Ну, говорит, как бы ты, любезный, поступил, коли бы на войне неприятеля встренул?» Солдатик ни гугу, только знай себе в струнку тянется. «Ну, говорит, ты бы его, понятное дело, приколол, потому, говорит, для расейского солдатика одного неприятеля приколоть немудреная штука». – «Приколол бы, ваше превосходительство!» – «Ну, молодец, говорит, так и следует. А кабы двух али трех встренул, тогда бы как?» Солдатик опять ни гугу, только бельмами похлопывает. «Ну, говорит, для расейского солдата и двух-трех, говорит, тоже, пожалуй, не штука приколоть». – «Так точно, приколол бы, ваше превосходительство!» – «Молодец! А как, говорит, двадцать али тридцать встренул – тогда бы как?» – «Приколол бы, ваше превосходительство!» – «Ну, братец, врешь, говорит, тридцати не приколешь; тогда в эвдаком случае благородно ретировался бы». – «Так точно, ваше превосходительство, благородно ретировался бы!» – «Это значит наутек бы пошел. Молодец! – говорит. – А кабы ты меня на войне встренул, тогда бы как?» – «Приколол бы, ваше превосходительство!» – «Ну, братец, врешь, говорит, меня-то, начальства свово, нельзя колоть: а ты, говорит, подумай хорошенько, как бы ты поступил, встренувши меня?» – «Благородно ретировался бы, ваше превосходительство!» Тут его, раба Божьего, взяли да и тово – веником маненько попарили. Не ретируйся, значит, и не коли! Так-то оно, братцы, наша служба такая, что повернулся – тово, и не довернулся – тоже тово, а впротчим – очинно вальготно.

– Ваше дело – военное, а наше дело – священное, – замечает ему на это Фомушка, – потому как я из дьячковских сыновей и премудрость, значит, уразумел. Мне бы теперь, по-настоящему, архипастырем надо быть, кабы не враги наши… а я вот – в блаженных только состою.

– Это чином выше, – вставил словечко Закорюк.

– Выше ли, ниже ли, а только я хочу повествованье некое рассказать, – возразил ему Фомушка. – Был я еще малолетком, при отце на селе состоял, и поехали мы всем причтом на Христов день со славлением в соседнюю деревню, верст за семь. Цельный день, аж до ночи, славили, ну и наславились, уж так-то наславились – до утробы пресыщения. Сложили нас всех в тележку, стебанули меринка, он и потрусил себе: не впервой, вишь, – дорога-то знакомая. Наутро пономарь идет за благословеньем – заутреню благовестить. Приходит к отцу, а отца нетути! «Что ж, говорит, должно, мы батюшку-то вчерась где-нибудь по дороге невзначай обронили. Надо быть, что обронили, говорит, потому – оченно уж дело-то грузно было. Поедем искать, говорит, может, и найдем где-нибудь». Поехали. Смотрим – а отец-то как раз за селом, у кирпичного завода, в канавке лежит, ликом горе, и солнышко лик ему припекает, и свинии нечестивии обступили его, сердечного, да во уста, во уста-то так и лобызают. А он, голубчик мой, очесами-то не узрит, а только лежит себе, козелком потряхивает да бормочет: «Много благодарен! Много благодарен! Воистину, мол, воистину!»

Дружный и веселый хохот камеры покрывает окончание как того, та