Оправа для бездны

Сергей Малицкий

Кодекс предсмертия #2

Подминая под себя государства и города, катится на цитадели северного королевства вал степного воинства. Кровь окрашивает землю и воду, отчаяние проникает в самые твердые сердца, но в круговерти и безумии войны находятся герои, которые не только сражаются с врагом, но и пытаются расплести тысячелетнее колдовство.

Сергей Малицкий Оправа для бездны

…Когда сайды разорили храм Исс и с юга на земли баль двинулись воины и колдовские исчадия Суррары, начался исход мертвецов. Первыми отправились в сторону ненасытной Суйки, в древности называемой Айсил, герои, погибшие в битве на священном холме, и поверженные ими враги. Они поднялись и пошли на север, обращая незрячие, залитые кровью очи в сторону города умерших, словно властный голос призывал их. Вряд ли добрались до цели ужасного похода тела их, потому что были истерзаны по пути, уже мертвых, их жгли и рубили на части обуянные ужасом сайды, но за ними пошли и другие. Все, кого настигала смерть, подчинялись неведомому зову. Убивавшие друг друга шли плечом к плечу. Простившиеся с жизнью в собственной постели или на поле битвы вставали на ноги, поворачивались в сторону города умерших и отправлялись в последний путь. Никому они не причиняли вреда, хотя ужас от смертного шествия полз над землями Оветты, как осенний туман над бальскими болотами, и только маги Суррары пытались остановить исход мертвых, пока не прозрели собственное бессилие. Откуда бы ни начинали последний путь мертвецы, рано или поздно их плоть успокаивалась, но имеющие дар видели холодные тени, летящие к цели из праха. И этот полет можно было ускорить, но остановить – нельзя. И были смертные тени тех ужасных лет подобны каплям сока ядовитого дерева, которые падают в горло сосуда, пока не наполнят его…

    Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди

Пролог

Где она, былая легкость? Где ветер, бьющий в лицо? Где жар разгоряченного коня, несущего молодого хенна по весенней степи? Где юная жадность, которой всего было мало: и пищи, и золота, и гибкого сладкого тела, притиснутого к ковру, и снова – ветра, ветра, ветра… Где запах свежей подорожной травы? За дымкой времени, которая тает быстрее, чем затихает топот копыт? За лигами покоренных земель? Так неужели запах родной степи не донесется до все еще жадных ноздрей – ведь с запада несутся тучи, с запада! Только роскошный шатер великого тана стоит не в степи, а в парадном зале разоренного дуисского дворца. Не выйдешь наружу, не глотнешь полной грудью дикого ветра. Сидишь тут, как ярмарочный шут, за цветастой занавеской!

Великий тан раздраженно покосился на замерших у полога вооруженных кривыми церемониальными мечами полуобнаженных рабов, толкнул пяткой распластавшуюся у ног невольницу. «Тщ-щ», – то ли дунул, то ли свистнул. Поняла. Поползла прочь, как учила смотрящая за рабынями мамка. Старательно поползла, приподнимая над подушками и чеканными золотыми кувшинами округлые ягодицы, раскрываясь, как речная раковина, только ничто не отозвалось в чреслах у тана. Если уж мастерица обольщения – лучшая хеннская танцовщица, укутанная в полупрозрачную ткань, – не смогла разбудить утраченной похоти, то куда уж неумелой радучской девчонке.

– Свитак! – раздраженно окликнул слугу тан, наклонился, проклиная слабый обвисший живот, подтянул к себе хрустнувшую сушеной подорожной травой подушку. Распустил витой шнур, вытащил крошащиеся в пальцах стебли, засопел, чихнул от пыльцы, но запаха не почувствовал. Стиснул зубы. Отчего же немощь опережает смерть? Или просто вышло его время, и он, тан Каес, покорившей все роды Великой Степи, так и не смог покорить собственной судьбы? Что же он тогда делает? Испытывает ее терпение? – Свитак! – громче повторил оклик тан, хотя уже знал: рядом верный слуга, склонился над ухом – достаточно близко, чтобы услышать шепот, достаточно далеко, чтобы не осквернить дыханием обоняние тана.

– Я здесь, всемилостивейший, – звякнул серебряными подвесками седой раб.

– Где сыновья?

– Хас с тысячью в горах учи, ловит их самонадеянного князька. Кеос на пути в Томму с богатым обозом и тысячами рабо