Репортаж о черном «мерседесе»

Александр Дмитриевич Прозоров

Реалистичные повести Александра Прозорова об обычном питерском журналисте, вынужденном по воле судьбы расследовать тяжелые преступления, не только доставят читателю удовольствие множеством неожиданных поворотов сюжета, но и предоставят возможность проверить свою находчивость. Кроме того, автор позволяет взглянуть на жизнь журналиста без лакировок и вспомнить реальности совсем еще недавнего времени, когда «мерседесов» на улицах было мало, бандитов – много, и каждый выживал, надеясь только на свои силы.

Репортаж о черном «Мерседесе»

Александр Прозоров

Репортаж о черном «Мерседесе»

Пролог

Солнце, едва прикрытое перистыми облаками, ярко светило над крышами, липкими от размякшего на жаре рубероида. Хлопотливо метались по Московскому проспекту машины, скучали мороженщицы под своими разноцветными зонтиками, шаркали ногами по асфальту увешанные сумками прохожие, на вполне приличном английском толковали о чем-то туристы перед ларьком с фальшивой «хохломой», звонко и радостно пели птицы. Никогда в жизни он не видел в городе птиц – разве только ворон, голубей и воробьев. Курицы еще мороженные на прилавках попадались. Но ни один из этих пернатых петь не умел, а тут – на тебе! Заливается кто-то, как влюбленный жаворонок.

Главное, и жить-то птичкам певчим возле площади Победы негде. Раньше здесь, от Московского шоссе до Варшавской железной дороги, стояли яблоневые сады, но после начала жилищной застройки все сады вырубили в целях благоустройства, а вместо них посадили газонную траву и несколько чахлых кленов. Скворечника приткнуть некуда, не то что гнездо сплести.

И все-таки неизвестная пичуга пела свой громкий гимн теплому летнему дню, полностью отдаваясь хорошему настроению, словно и у нее лежал в кармане новенький загранпаспорт.

У Николая Ретнева этот чистенький, еще не потрепанный документ со штатовской въездной визой приятно оттягивал нагрудный карман рубашки. Последний день совковской жизни, последний раз он видит отъевшиеся морды ментов, сыплющиеся стены домов, гниющих в собственной блевотине алкашей, слушает ругань вечно недовольных баб. Завтра пузатый «Боинг» унесет его в свежую, сверкающую, ухоженную Америку. Унесет навсегда.

Николай прошел вдоль «Пулковского» универсама, повернул к двадцатидвухэтажному дому, одному из той парочки, что «…символизируют собой ворота города для въезжающих гостей» – как говорят экскурсоводы. На лифте не поехал, а зашел с черного входа на пахнущую мочой, скрытую в полумраке лестницу, начал неторопливо подниматься.

Вскоре стало светлее – солнечные лучи пробирались к пыльным ступенькам через распахнутые на каждом этаже двери. Преодолев почти два десятка пролетов, он начал задыхаться и вышел на балкон. Здесь, на высоте, воздух был свежее и прохладнее, а город казался всего лишь крупномасштабной картой: серые крыши, густые зеленые кроны; кое-где меж ними проглядывают плотные тропинки, а за зданием, похожим на школу, желтеет детская площадка, но малышни на ней нет – лето, все за городом.

Завтра и он навеки покинет эти каменные джунгли. Его ждет Майями, теплое море, золотые пляжи.

Николай перешагнул через перила и ступил на каменный карниз, идущий вдоль фасада. Карниз оказался довольно широким, почти со ступню, и двигаться по нему труда не представляло. Сейчас он обогнет дом вокруг, потом поедет домой, ляжет спать, а утром – в аэропорт, на белый «Боинг», к новой жизни!

До угла Ретнев дошел без труда, но здесь остановился, плотнее прижался к нагретому камню стены и попытался закинуть ногу за угол. С первой попытки у него ничего не получилось. Николай придвинулся ближе к краю, почти нависая за край фасада, закинул сперва руку, стараясь зацепиться кончиками пальцев за еле ощутимые шероховатости, потом забросил ногу и, почти теряя равновесие, попытался ступить на карниз.

Ступня скользнула вниз по гладкой стене, тело качнулось вперед, за пределы спасительного уступа, мгновенно вспотевшие ладони заскользили. В последней надежде он попытался впиться в бетон ногтями, но восстановить равновесие не могло уже ничего. Глазам открылся беско