За порогом боли

Дмитрий Сергеевич Грунюшкин

Дмитрий ГРУНЮШКИН

ЗА ПОРОГОМ БОЛИ

Холодный дождь второй половины августа монотонно шумел, расслабляя и навевая дрему. Он постепенно наполнял большие лужи, не образуя ручейков – так всегда бывает в преддверии осени. Холодно, сыро, темно…

Здесь, на первом этаже стройки, было еще темнее и холоднее. Влажные кирпичные стены дышали подвальной промозглой стынью. Дождевые струи, влетавшие в разбитые окна, оседали на цементной пыли.

Человек, стоявший напротив входа, в глубине комнаты, не обращал на гадкую погоду никакого внимания. Он, казалось, вообще, ни на что не обращал внимания. Черный плащ скрадывал очертания его фигуры, делая почти невидимым в темном проеме двери, но даже под плащом угадывались широкие плечи, сейчас немного опущенные, как от жуткой усталости. Тот, кто видит в темноте, как кошка, разглядел бы его суровое, но совсем молодое лицо, на котором невзгоды оставили свои борозды в виде морщин, жестких складок и шрамов. Тусклый взгляд был безжизненным.

Человек стоял не шевелясь. У него уже не было сил что-то делать. Он очень устал. Он просто стоял и ждал. Ждал смерти…

* * *

Тяжелое темно-синее небо, как огромная маскировочная сеть с черными камуфляжными пятнами облаков, накрывает и давит горящий глазами-окнами город. Густое небо ближе к горизонту светлеет, переходя в грязно-изумрудную зелень и, неожиданно, заканчивается задымленной сиреневой полосой, ниже которой лишь безглазые черные контуры каких-то корпусов, осыпанные пятнами света, сползающего с уличных фонарей. К стремительно несущимся клочьям облаков примешивается серый дым, вырывающийся из сопел заводских труб. На город всей своей мрачной громадой наваливается тревожная ночь.

Пустынная трасса под окнами отдыхает от тяжести грузовиков, устало перекатывая по своему хребту мусор, обрывки газет и городскую пыль…

Сгусток звука, вырвавшийся из недалекого убежища, щелкнул по стеклу, рассыпался звоном и сформировался в сознании в близкий пистолетный выстрел.

Ленкин голос приполз откуда-то издалека, мягко раздвигая преграды мыслей:

– Отойди от окна.

Стряхнув оцепенение, Макс отступил назад, задернул штору на окне и выключил в сознании только что виденную картину. Профессиональная журналистская привычка, отточенная упорными тренировками воли, превратила его в своеобразный телевизор, переключающийся с программы на программу по желанию хозяина.

Диплом журналиста Макс получил совсем недавно. Его джинсы еще хранили на известных местах потертости от студенческой скамьи. Но работать в этой области он начал прямо с первого курса университета. Репортерил в самых разных газетах, от официальных до настенных, а также на укладывающихся в этот же диапазон радио и телестудиях. Свой стиль, свой взгляд, свои методы. Короче, сам себя он считал профессионалом. И не он один.

– Так кем же был Христос? Сыном еврейки или сыном Божьим? По еврейским законам национальность передается от матери к сыну, но применимо ли это к тому, чьим отцом был Бог?!

Голос Женьки-Джона обладал способностью нагонять сон, но как только собеседник начинал засыпать, тот же голос срабатывал как будильник. Сейчас его звуки окончательно вернули Макса из мира воображения в тускло освещенную слабой лампочкой комнату.

Продолжать разговор не было никакого желания, к тому же постоянная озабоченность Джона еврейским вопросом уже порядком поднадоела, потому что Джон пускался в витиеватые рассуждения исключительно в расчете на благодарного слушателя, не желая и не воспринимая никаких доводов ни за, ни против. Тема была стара, благодарным слушателем Макс не был, поэтому ответ прозвучал вполне резонно:

– Может, спать ляжем? 3автра всем на работу.

Не дожидаясь реакции, Макс сдернул покрывало со старенького дивана, служившего ему кроватью.

Ленка послушно отложила картинистый журнал в сторону и поплелась в ванную. В ответ на наивное желание умыться после двадцати трех часов, кран харкнул ржавой слюной и затрясся, примешивая к утробному рычанию злобный змеиный свист, вырывающийся из глотки пустых водопроводных труб-питонов. Ленка подождала несколько секунд, рассчитывая