Вторжение
Евгений Юрьевич Лукин
Любовь Александровна Лукина
«Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь.
Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам…»
Любовь Лукина, Евгений Лукин
Вторжение
1
Лейтенант Акимушкин нервничал. Он сидел неестественно прямо, и рука его, сжимавшая молоточкоообразный микрофон, совершала непроизвольные заколачивающие движения, словно лейтенант осторожно вбивал в пульт невидимый гвоздь.
Наконец Акимушкин не выдержал и, утопив на микрофоне кнопку, поднес его к губам.
– «Управление», ответьте «Старту»!
– «Управление» слушает, – раздался из динамика раздраженный голос Мамолина.
– Сеня, ну что там? – взмолился Акимушкин. – Сколько еще ждать?
– «Старт», отключитесь! – закричал Мамолин. – Вы мешаете! Пока еще ничего не ясно! Разберемся – сообщим.
Динамик замолчал.
Акимушкин тычком вставил микрофон в зажим и посмотрел на свои руки. Дрожали пальчики, заметно дрожали. Словно не они каких-нибудь пятнадцать минут назад быстро и точно нажимали кнопки, вздымая на дыбы пусковые установки. Пятнадцать минут назад в грохоте пороховых ускорителей, проникшем даже сюда, внутрь холма, закончился первый бой лейтенанта Акимушкина.
А теперь вот у него дрожали руки. Эти пятнадцать минут бездействия и ожидания, последовавшие за победным воплем Мамолина: «Уничтожена вторая!» – оказались хуже всякого боя.
Тут Акимушкин вспомнил, что в кабине он не один, и, поспешно сжав пальцы в кулак, покосился на Царапина. Старший сержант, сгорбясь – голова ниже загривка, – сидел перед своим пультом и что-то отрешенно бормотал себе под нос. Вид у него при этом, следует признать, был самый придурковатый.
Умный, толстый, картавый Боря Царапин. Глядя на него, лейтенант занервничал еще сильнее. Такое бормотание Царапина всегда кончалось одинаково и неприятно. Оно означало, что в суматохе упущено что-то очень важное, о чем сейчас старший сержант вспомнит и доложит.
В динамике негромко зашумело, и рука сама потянулась к микрофону.
– «Кабина», ответьте «Пушкам»! – рявкнул над ухом голос лейтенанта Жоголева.
– Слушаю. – Акимушкин перекинул тумблер.
– Так сколько всего было целей? – заорал Жоголев. – Две или три?
– Ну откуда же я знаю, Валера! Мамолин молчит… Похоже, сам ничего понять не может.
– До трех считать разучился?
– А это ты у него сам спроси. Могу соединить.
Разговаривать с Мамолиным свирепый стартовик не пожелал.
– Черт-те что! – в сердцах охарактеризовал Акимушкин обстановку, отправляя микрофон на место.
– Хорошо… – неожиданно и как бы про себя произнес Царапин.
– А чего хорошего? – повернулся к нему лейтенант.
– Хорошо, что не война, – спокойно пояснил тот.
В накаленном работающей электроникой фургончике Акимушкина пробрал озноб. Чтоб этого Царапина!.. Лейтенант быстро взглянул на часы. А ведь сержант прав: все вероятные сроки уже прошли. Значит, просто пограничный инцидент. Иначе бы здесь сейчас так тихо не было, их бы уже сейчас утюжили с воздуха… Но каков Царапин! Выходит, все это время он ждал, когда на его толстый загривок рухнет «минитмен».
– Типун тебе на язык! – пробормотал Акимушкин.
Действительно, тут уже что угодно предположишь, если на тебя со стороны границы нагло, в строю идут три машины. Или все-таки две?
– Не нравится мне, что прикрытия до сих пор нет, – сказал Царапин.
– Мне тоже, – сквозь зубы ответил Акимушкин.
«Вот это и называется – реальная боевая обстановка, – мрачно подумал он. – Цели испаряются, прикрытие пропадает без вести, связи ни с кем нет – поступай как знаешь!..»
Он взглянул на Царапина и ощутил что-то вроде испуга. Старший сержант опять горбился и бормотал.
– Ну что еще у тебя?
– Товарищ лейтенант, – очнувшись, сказал Царапин. – Полигон помните?
– Допустим. – Акимушкин насторожился.
– А ведь там легче было…
– Что ты хочешь сказать?
– Помех не постав