Унесенные ветром. Том 2

...войну ведут богачи, а кровь проливают бедняки...

- Я вам нравлюсь, Скарлетт, признайтесь?
Это было уже больше похоже на то, чего она ждала.
- Ну, иногда немножко, - осторожно сказала она. - Когда вы не ведете себя как подонок.
Он снова рассмеялся и прижал ее ладонь к своей твердой щеке.
- А ведь я, сдается мне, нравлюсь вам именно потому, что я подонок. Вам в вашей упорядоченной жизни встречалось так мало истинных, отъявленных подонков, что именно это качество странным образом и притягивает вас ко мне.
Разговор снова принимал неожиданный оборот, и она опять сделала безуспешную попытку вырвать руку.
- Неправда! Мне нравятся благовоспитанные мужчины, такие, на которых можно положиться, что они всегда будут вести себя как джентльмены.
- Вы хотите сказать: мужчины, которыми вы можете вертеть как вам заблагорассудится. Впрочем, в сущности, это одно и то же. Но не важно.

- Вы не любите меня?
- Разумеется, нет. А вы думали, что я вас люблю?
- Слишком много вы о себе воображаете!
- Ну ясно, думали! Как больно мне разрушать ваши иллюзии. Мне следовало бы полюбить вас, потому что вы очаровательными и обладаете множеством восхитительных и никчемных дарований! Но на свете много столь же очаровательных, столь же одаренных и столь же никчемных дам, как вы. Нет, я вас не люблю. Но вы нравитесь мне безмерно - мне нравится эластичность вашей совести и ваших моральных правил, нравится ваш эгоизм, который вы весьма редко даете себе труд скрывать, нравится ваша крепкая жизненная хватка, унаследованная, боюсь, от какого-то не очень далекого ирландского предка-крестьянина.

- Ваше семейство, да и мое семейство, и все здесь присутствующие нажили свои состояния, превращая пустыню в цивилизованный край. Так создаются империи. И на этом сколачиваются состояния. Но когда империи рушатся, здесь возможности для поживы не меньше.

...тот, кто пал за родину, будет жить вечно...

Вы ведь любите говорить правду о других — почему же не любите слышать правду о себе?

Бывают вещи, которые звучат очень глупо, если облечь их в слова.

Человек столь себялюбивый и столь решительный ни в каком положении не окажется беспомощным.

- Когда же вы наконец перестанете по каждому пустячному поводу ждать от мужчин комплиментов?
- На смертном одре, - сказала она и улыбнулась, думая о том, что всегда найдутся мужчины, которые будут расточать ей комплименты, даже если Ретт никогда этого не делает.
- Ох, это женское тщеславие! - вздохнул Ретт. - Однако ценю вашу прямоту.

Подслушивая, можно порой узнать немало поучительного.

Земля - единственное на свете, что имеет ценность.

Зачем забивать себе голову тем, чего уже не вернешь, - надо думать о том, что ещё можно изменить.

В городе почти не оставалось дома, который не отдал бы фронту отца, сына, брата, мужа или возлюбленного. И известие о смерти могло прийти в любую семью. Его ждали все. Но поражения не ждал никто.Такую мысль все отметали прочь. Быть может, в эту самую минуту их мужья и сыновья умирают на выжженных солнцем травянистых склонах пенсильванских холмов. Быть может, сейчас ряды южан падают как подкошенные под градом пуль, но Дело, за которое они отдают жизнь, должно победить. Быть может, они будут гибнуть тысячами, но, словно из-под земли, тысячи и тысячи новых воинов в серых мундирах станут на их место с мятежным кличем на устах. Откуда они возьмутся, эти воины, никто не знал. Но все знали - знали так же твердо, как то, что есть на небесах бог, справедливый и карающий: генерал Ли умеет творить чудеса и виргинская армия непобедима.

Джентльмен всегда ведет себя как воспитанный человек, говорит то, чего требуют правила хорошего тона, и старается облегчить даме жизнь.

Правила хорошего тона предписывали всем девушкам-южанкам стремиться к тому, чтобы окружающие чувствовали себя легко, свободно и приятна в их обществе, и Мелани всего лишь следовала общим канонам. Этот установленный женщинами неписаный кодекс поведения и придавал привлекательность обществу южан. Женщины Юга понимали, что тот край, где мужчины довольны жизнью, привыкли не встречать возражений я могут преспокойно тешить свое тщеславие, имеет все основания стать для женщин весьма приятным местом обитания.

"Чтобы брак был счастливым, муж и жена должны быть из одного теста".

Жизнь ничего не сулила впереди, и жить дальше явно не имело смысла.

Все три дамы ненавидели друг друга и друг другу не доверяли с не меньшей искренностью и острой неприязнью, первый римский триумвират, и это, по-видимому, и служило основой их, нерасторжимого союза.

— Не все можно купить за деньги.

Слезы истощали душу, но когда они не могли пролиться, было еще тяжелее.

"Ибо она-единственное, что вечно...и для того, в чьих жилах есть хоть капля ирландской крови, земля-это то же, что мать...Это единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть"

Господи, о какой чепухе она разговаривает с мужчиной! — подумала, едва не фыркнув, Скарлетт, у которой сразу отлегло от сердца. — Да она же просто синий чулок, а ведь общеизвестно, как относятся мужчины к таким девушкам… Чтобы заинтересовать мужчину и удержать его при себе, нужно сначала вести разговор о нем самом, а потом постепенно, незаметно перевести на себя и дальше уже придерживаться этой темы.

— Не будем слишком горячиться и очертя голову лезть в драку. Многие бедствия мира проистекали от войн. А потом, когда война кончалась, никто, в сущности, не мог толком объяснить, к чему все это было.

Вид множества книг всегда нагонял на нее тоску — совершенно так же, впрочем, как и люди, поглощавшие книги в таком количестве.

Какие неясные, хрупкие создания женщины! — думал Чарлз. — При одном упоминании о войне, о жестокости они могут лишиться чувств.

Слезы истощают душу, но когда они не могут пролиться, еще тяжелее.

"Да вы, никак, стали читать газеты! Крайне вредное занятие для женского ума."

И все женщины, даже самые некрасивые, были ослепительно хороши в эту минуту, озаренные верой в своих любимых и любящих и стократно воздающие им любовью за любовь, Да, они любили своих мужчин, верили в них и готовы были верить до последнего вздоха.

– Дитя мое, это очень плохо для женщины – познать самое страшное, потому что тогда она перестает вообще чего бы то ни было бояться. А это скверно, когда у женщины нет страха в душе. Ты думаешь, я ничего не поняла из твоего рассказа, не поняла, каково тебе пришлось? Нет, я поняла, все поняла. Примерно в твоем возрасте я видела бунт индейцев – это было после резни в форте Миме. Да, примерно в твоем возрасте, – повторила она каким-то отрешенным тоном, – ведь это было пятьдесят с лишним лет назад. Мне удалось заползти в кусты и спрятаться: я лежала там и видела, как горел наш дом и как индейцы снимали скальпы с моих братьев и сестер. А я лежала в кустах и могла только молиться богу, чтобы сполохи пожара не открыли индейцам меня в моем укрытии. А они выволокли из дома мою мать и убили ее в двадцати шагах от меня. И с нее тоже сняли скальп. И один индеец несколько раз подходил к ней и снова и снова ударял ее томагавком по голове. А я… я, мамина любимица, лежала там, в кустах, и видела все это… Наутро я направилась к ближайшему жилью, а оно было за тридцать миль от нашего дома. Я шла туда трое суток, пробираясь болотами, прячась от индейцев, и потом все думали, что я лишусь рассудка… Вот тут-то я и встретила доктора Фонтейна. Он лечил меня… Да, да, пятьдесят лет минуло с тех пор, но с той минуты я уже никогда не боялась никого и ничего, потому что самое страшное, что могло случиться со мной, уже случилось. И то, что я больше никогда не знала страха, принесло мне в жизни много бед. Бог предназначил женщине быть скромным, боязливым существом, а если женщина ничего не боится, в этом есть что-то противное природе… Нужно сохранить в себе способность чего-то бояться, Скарлетт… так же, как способность любить…

Родив восьмерых детей, таких же огненно-рыжих и жизнестойких, как она сама, миссис Тарлтон, по мнению графства, неплохо сумела их воспитать, дрессируя совершенно так же, как своих любимых жеребят, — строго, любовно и не слишком стесняя их свободу. «Держи в узде, но не превращай в слюнтяев» — таков был ее девиз.

— Для вас, молодой человек, возможно, нет ничего священного, — сказал он громовым голосом, каким всегда произносил свои речи. — Но для верных патриотов и патриоток Юга есть вещи поистине священные. Это — стремление уберечь наш край от узурпаторов, это — Права Южных штатов и это…

Да женщины, по-моему, могут все на свете, и никакой мужчина им не нужен, разве только чтоб делать детей.

Если бы наши тёщи пошли с нами на войну, мы бы за неделю расправились с янки.

Женись для удобства, а люби для удовольствия.

Кто-то там, в Библии, уже поступил однажды точно так же. Проклял бога и умер.

Ничто в целом свете не может нас подкосить, а вот сами мы себя подкашиваем - вздыхаем по тому, чего у нас больше нет, и слишком часто думаем о прошлом.

Если бы она поняла Эшли, то никогда бы его не полюбила, а вот если бы поняла Ретта, никогда не потеряла бы его.

Плох тот человек и плох тот народ, который сидит и льет слезы только потому, что жизнь складывается не так, как хотелось бы.

Война превращает женщин в чертовски привлекательных вдов.

Младенцы, младенцы, младенцы... Зачем Господу Богу столько младенцев?
Впрочем, это же не Бог их творит. Их творят глупые люди.

Желать - это еще не значит получить. А жизнь еще не научила тому, что победа не всегда достается тем, кто идет напролом.

Ее ноша - это ее ноша и, значит, должна быть ей по плечу.

Неверно это, будто люди ведут войны ради денег... Земля - единственное на свете, за что стоит бороться. Ибо она - единственное, что вечно...

Это очень плохо для женщины - познать самое страшное, потому что тогда она перестает вообще чего бы то ни было бояться. А это скверно, когда у женщины нет страха в душе... Бог предназначил женщине быть скромным, боязливым существом, а если женщина ничего не боится, в этом есть что-то противоестественное природе... Нужно сохранить в себе способность чего-то боятся... так же, как способность любить.

Бог всегда на стороне более сильной армии.

Он был далек от мысли о том, что только одному голосу – негромкому голосу его жены – повиновалось все в поместье. Это должно было навеки остаться для него тайной, ибо все, начиная с Эллин и кончая самым тупым негритенком, были участниками безмолвного деликатного заговора: хозяин должен считать, что здесь его слово – закон.

Но лучше уж узнать самое скверное, чем терзаться в неведения.

А может быть, он погиб в последние дни войны, что было бы, конечно, все же предпочтительнее, чем оказаться брошенной.

Оглядываясь назад, она бесстрастно взирала на хорошенькую девчонку Скарлетт О'Хара в изящных зелёных сафьяновых туфельках и пышных, источающих аромат лаванды кринолинах и с недоумением вопрошала себя: неужели это была она?

Если кто-нибудь из вас еще раз произнесет слово «война», я уйду в дом и захлопну дверь перед вашим носом. Это слово нагоняет на меня тоску…

– Я не желаю разговаривать с вами о таких интимных вещах, – холодно сказала она и сурово нахмурилась. – И если на то пошло, я скорее поцелую хрюшку.
– О вкусах не спорят, и я действительно слышал не раз, что ирландцы и впрямь питают особое пристрастие к свиньям… даже держат их у себя под кроватью. Но, Скарлетт, вам же до смерти хочется целоваться. Вот ведь в чем ваша беда. Все ваши поклонники или относятся к вам с чрезмерным уважением – совершенно непонятно, кстати, почему – или же слишком робеют перед вами и потому не могут вести себя так, как вам бы хотелось. Это сделало вас невыносимо чванливой. Нужно, чтобы вас кто-то целовал. Ну и конечно, тот, кто умеет это делать.

После смерти ничего нет. Вы в аду уже сейчас.

Нет, дорогая моя, я в вас не влюблен - как и вы в меня, но если бы даже и был влюблен, то вы были бы последним человеком, которому я бы в этом признался. Храни господь того, кто действительно полюбит вас.

Ноша создана для плеч, достаточно сильных, чтобы ее нести.

Счастье возможно лишь там, где схожие люди любят друг друга.

– Поверьте, я знаю, что говорю. У меня тоже есть кузен, который женился на своей кузине, так поглядели бы вы на их детей! Все как один пучеглазые, что твои лягушки, бедные крошки! И когда мои родители вздумали выдать меня за моего троюродного братца, я брыкалась и лягалась, как молодая кобыла. Я сказала: «Нет, мама, это не для меня. Не хочу, чтобы у моих детей были ветры и вздутые животы или костный шпат». Мать лишилась чувств, когда я сказала про ветры, но я стояла насмерть, и бабушка меня поддержала. Она, понимаете, тоже знала толк в лошадях и в выведении породы и заявила, что я права. И помогла мне бежать с мистером Тарлтоном. А теперь поглядите на моих детей! Все здоровые, крепкие, ни одного заморыша или недомерка, хотя в Бойде, правду сказать, только пять футов десять дюймов. А вот Уилксы…

Атланта гудела, как растревоженный улей, гордая сознанием своего значения для Конфедерации. И день и ночь здесь шла работа – сельскохозяйственный край стремительно превращался в индустриальный. До войны южнее Мериленда почти не было ни хлопкопрядильных, ни шерстомотальных фабрик, ни арсеналов, ни заводов – обстоятельство, коим всегда гордились южане. Юг поставлял государственных деятелей и солдат, плантаторов и врачей, адвокатов и поэтов, но уж никак не инженеров или механиков. Эти низменные профессии были уделом янки. Но теперь, когда военные корабли северян блокировали порты конфедератов и лишь ничтожное количество грузов могло просочиться сюда из Европы, Юг начал предпринимать отчаянные попытки самостоятельно производить боевую технику. Север мог со всех концов мира получать боеприпасы и подкрепление – тысячи ирландцев и немцев, привлеченные щедрыми посулами, пополняли ряды армии северян. Юг мог рассчитывать только на себя.