Ересь Каракозова

Артем Сергеевич Чернуха

Что страшнее – убить Бога или обнаружить, что Его никогда не было? Каракозов, пациент и палач собственного сознания, идёт по лезвию между безумием и откровением. Его лес – это лабиринт без центра, где каждая тропа ведёт к новому кошмару. Ваше чтение – соучастие. Ваше понимание – диагноз.

ЕРЕСЬ КАРАКОЗОВА. Итоговый вариант

Летний вечер. Каракозов шёл со своей девушкой, неся, казалось, сумки с необходимым для пикника снаряжением. Приятные впечатления от долгожданного похода омрачала лишь продолжительная бессонница, которая не давала ему наслаждаться красотой леса и заставляла терять ощущение реальности происходящего. Каракозов пытался взять себя в руки – он и так слишком часто портил ей настроение и не хотел делать это снова. Надя, так звали его возлюбленную, что-то увлечённо рассказывала, а он, пережёвывая раздражительность и неприязнь, лишь угрюмо мычал в такт.

Ничего из её рассказов его не волновало. Лишь изредка, возвращаясь из своего внутреннего мира, он пытался уловить обрывки монолога Нади. До него доносились лишь пустые фразы: «И вот я ей говорю…» или «Она мне сказала, что больше никогда и ни за что…». Вот и всё, что он слышал. Услышав ключевые слова, он на мгновение оживал и спрашивал: «А ты что?» – а затем снова замолкал на несколько минут.

Так они и шли, подыскивая подходящее место для разведения костра. От цивилизации пара отошла недалеко, но обоим не хотелось слышать шум автомобилей, напоминавший о ненавистном городе. Надя пыталась уговорить своего спутника уйти глубже в лес, ошибочно полагая, что он не хочет отдаляться от трассы. Дабы заставить его передумать она внушала, будто выхлопные газы машин осядут на их еду и сделают её непригодной.

«Глупости», – буркнул Каракозов, услышав эту тираду. Её неожиданно проснувшаяся фобия начала его забавлять, и он наконец ухватился за что-то интересное: «Всякая еда уже сама по себе отрава».

«Да? Слушая тебя, я будто слышу свою мать! Я тебе не рассказывала? Она считает, что всё, что мы едим, – ядовитый суррогат, потому что нормальные продукты слишком дороги в производстве и не позволяют выкачивать прибыль так же легко, как эти подделки. Правдоподобный бред – её фишка».

«А я тебе не говорил, что бред – это моё типичное состояние души?» – хитро улыбнулся Каракозов, пытаясь развеселить Надю.

«Дурак», – с улыбкой произнесла она и шлёпнула его ладошкой по плечу.

«Нет, правда, – продолжал он. – Знаешь, что я могу сказать про нашу пищу? Еда – отрава, но и человек – всего лишь комок токсичных веществ. А потому бояться отравы – это, ни много ни мало, жалкая попытка сбежать от самого себя. Не правда ли, бредятина?»

«Да, ты полный псих. Но я люблю тебя и готова оплатить лечение!» – весело добавила Надя.

«Давно пора! Надеюсь ты не забыла как я заплутал в собственной квартире?» – парировал Каракозов, и влюблённые звонко расхохотались.

Они продолжали идти по лесу. Между ними уже не было ни весёлых диалогов, ни скучных монологов. Каждый медленно погружался в дремоту собственных размышлений. Каракозов думал о скуке и тянущейся за ней сонливости. Ему казалось, что большую часть жизни он провёл как во сне, порой не в силах вспомнить, чем занимался на протяжении дня. Работа и дом были его основными местами пребывания, и почти всё время в его сознании клубились невнятные образы, мечтания, надежды и желания. Всё это перемешивалось, взбалтывалось и возникало независимо от его воли, погружая в состояние, подобное сну. Он снова и снова воспроизводил эти мысли, а между тем его веки становились всё тяжелее. Он поймал себя на том, что лесная прогулка навевает такую же скуку, от которой он пытался сбежать в городе, и такие же беспорядочно бурлящие размышления. Тем не менее он сопротивлялся их хаосу, пытаясь создать подобие порядка. Но единственное, к чему приходили его мысли, – это осознание того, что он слишком легко поддаётся их течению. Они увлекали его куда-то далеко, превращая хаотичное движение в состояние покоя благодаря своей рассеянности. Он не знал, как бороться с этим бесконечным потоком, но казалось, что сам факт признания проблемы уж