Фанаты. Счастье на бис

Юлия Волкодав

Маленький приморский город, где двоим так легко затеряться в толпе отдыхающих. Он – бывший артист, чья карьера подошла к концу. Она – его поклонница. Тоже бывшая. Между ними почти сорок лет, целая жизнь, его звания, песни и болезни.

История, которая уже должна была закончиться, только начинается: им обоим нужно так много понять друг о друге и о себе.

Юлия Волкодав

Фанаты. Счастье на бис

Пролог

В доме тихо. Только здесь, почти в лесу, начинаешь понимать, что такое настоящая тишина. В городе, даже если ты в квартире один, а окна плотно закрыты, доносятся посторонние звуки: у кого-то сработает в машине сигнализация, кто-то из соседей спустит воду в ванной комнате, у других соседей ребёнок вздумает попрыгать через скакалку, пусть и в половине двенадцатого ночи. Собственный дом, окружённый высокими соснами и буками, к тому же стоящий особняком, позволяет узнать истинную тишину и научит ею наслаждаться.

Сашка сидит на крыльце, прижавшись затылком к ещё тёплому, нагретому за день солнечными лучами дереву дверного косяка. В руке тлеет сигарета, дожидаясь следующей, редкой, но сильной затяжки. Её единственная за день сигарета. Уступка старой жизни, которая закончилась в тот день, когда он перешагнул порог её дома. Очень неуверенно перешагнул, на ногах он тогда держался не слишком хорошо. Сейчас лучше. Или тоже уступка, теперь со стороны костлявой. Тогда Сашка его вырвала, выцарапала. Не столько знанием, уж знаний у столичных эскулапов было поболее. Скорее характером. Упёртостью своей. Сжала зубы, прорычала «не отдам». И не отдала. На сколько раундов ещё её хватит?

Сашка прислушивается, не доносится ли из дома знакомый голос. Самый знакомый на свете. Всеволод Алексеевич утверждает, что с возрастом голос становится ниже. Как-то взялся на примерах ей доказывать, разбирать, в какой тесситуре пел в молодости, в какой под конец.

– Разница в половину октавы! – Он размашисто подчеркивал что-то в нотах, в которых Сашка всё равно ничего не понимала. – Видишь?

– Вижу, – кивала она.

Но не слышу. Молодой Туманов её вообще мало волновал. Для неё голос оставался тот же самый. Пусть поёт в любой тесситуре. Пусть ворчит на телевизор и изгаляющихся в нём политиков. Пусть доказывает, что ему хочется. Только бы не хрипел, сдавленный астматическим кашлем.

Двери, выходя на крыльцо, Сашка не закрыла. Ни в его комнату, ни во двор. Чтобы услышать, если понадобится. Она тщательно следит, чтобы телефон всегда был при нём, включённый, заряженный, с ярким экраном и быстрым набором её номера. Но он всё равно чаще зовёт, чем звонит. Ему так привычнее. А она привыкла слышать его из любой комнаты. Но двери всё равно старается не закрывать, если позволяет погода. Сегодня позволяет. Первый по-настоящему весенний день, хотя на календаре середина апреля. Если тепло продержится хотя бы неделю, зазеленеют деревья, покажется первая трава. И Всеволод Алексеевич, бродя по их огромному участку, будет восторженно звать её тем самым голосом:

– Саша, иди сюда. Посмотри, яблонька зацвела!

И ей придётся, бросив на плите кастрюлю, спешить на его зов, любоваться яблонькой. Сашке сад даром не нужен. Когда они переехали, выяснилось, что сад безбожно запущен, многие деревья давно одичали. А у него оказался дар – что ни посадит, что ни привьёт, всё приживается. И нравится ему в земле возиться. Сил только маловато, Сашка как увидит, что он ведро с удобрениями тащит или саженец очередной с неё ростом, так сердце кровью обливается. И не скажешь же ничего, не заберёшь. Обидеть его она боится не меньше, чем потерять.

– Только не преврати его в комнатную собачку, – сказала ей Тоня ещё тогда, в самом начале, когда сам Всеволод Алексеевич не расставался с кислородной маской и по этой причине был не слишком разговорчив. – Он тебе не простит.

– Думаю, что он мне и не позволит, – хмыкнула Сашка.

Это в первые месяцы он был практически беззащитен. Задыхающийся, слабый, с постоянно скачущим сахаром, зависимый от неё как ребёнок. Но чем лучше ему становилось, тем чаще просыпался тот самый, настоящий Туманов, перед которым грозная доктор Тамари