Штрафное проклятие

Александр Николаевич Карпов

Окопная правда Победы. Романы, написанные внуками фронтовиков

Красноармеец Виктор Волков попал на фронт в семнадцать лет. Но вместо героических подвигов и личного счета уничтоженных фашистов, парень вынужден был начать боевой путь со… штрафной роты. Обвиненный по навету в краже и желая поскорее вернуться в свою часть, он в первых рядах штрафников поднимается в атаку через минное поле. В тот раз судьба уберегла его от смерти… Вскоре Виктор стал пулеметчиком, получил звание сержанта. Казалось бы, боевая жизнь наладилась: воюй, громи врага. Но неисповедимы фронтовые дороги. Очень скоро душу молодого солдата опалило новое страшное испытание…

Исключительные по своей правде романы о Великой Отечественной. Грохот далеких разрывов, запах пороха, лязг гусениц – страшные приметы войны заново оживают на страницах книг, написанных внуками тех, кто в далеком 1945-м дошел до Берлина.

Александр Карпов

Штрафное проклятие

© Карпов А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Глава 1

Ночная мгла еще всецело царствовала на земле и на небе. Темные тяжелые облака висели низко, и казалось, что они почти не двигаются, даже при наличии привычного для этих мест северо-западного ветра. Редкие птицы, в основном вездесущие вороны, пролетали над крышами домов, от одного дерева с раскидистой кроной к другому, переставая работать крыльями за полсотни метров до места посадки. Они садились на черные ветви, где были совсем не видны с земли, или на крыши, где на фоне серого мартовского утреннего неба казались вытянутыми по вертикали пятнами.

В полумраке почти нигде не освещенной улицы одна за другой проехали две запряженные худенькими лошаденками груженые подводы. На каждой восседал с поводьями в руках немолодой мужчина. Вереница женщин, сгорбленных от холодного ветра, одетых почти во все серое, однообразное, в шерстяных платках на головах и в валенках на ногах, быстрым шагом, одна за другой, проследовали к утопающей в навалах грязного снега двери, освещенной электрической лампочкой под металлической, качающейся на ветру «шляпой». За ними с шумом и почти бегом семенила толпа худеньких мальчишек-подростков, как правило, облаченных в старые шапки-треухи, ватные куртки большего, чем требовалось, размера, и часто громадные, отцовские, валенки. Далее шли небольшими группами или по одной женщины, такие же серые и сгорбленные, что и первые. Потом мужчины, почти все немолодые. За ними снова подростки, но уже постарше, снова женщины, женщины с мужчинами, несколько стариков, один из которых что-то ворчал себе под нос, и снова женщины с мужчинами. Все неприметные, на один манер одетые, словно темные пятна на фоне серого снега, сваленного вручную от дороги к длинному деревянному забору.

Путь у всех заканчивался за той самой одинокой дверью, почти не закрывавшейся от сплошного потока входящих. Что было написано на не очень большого размера табличке, расположившейся на стене неподалеку от этой двери, почти не было видно со стороны. Свет лампочки, горевшей над дверью, не касался ее, обходя стороной и освещая только саму дверь и крыльцо перед ним. Лишь только когда ветер чуть сильнее раскачивал фонарь, свет от лампочки освещал край таблички, и тогда можно было прочесть на ней: «…?СКИЙ ЗАВОД».

К двери, в почти не прерывающемся потоке людей быстрым шагом приближался невысокий худой юноша, ничем не выделявшийся в серой однообразной массе людей. По его внешности было видно, что он уже достиг того самого возраста, когда мальчиков уже перестают считать подростками, но еще не считают молодыми людьми. Молодой семнадцатилетний организм сейчас явно желал сладко и крепко спать, а не идти к темной двери, освещенной единственной на этой улице электрической лампочкой. Наконец парень попал под ее свет, замер на мгновение, за которое успел ухватиться рукой за ручку, а потом скрылся за дверью.

Порог невысокого одноэтажного здания, который он перешагнул, очутившись в узком коридоре, справа и слева от которого располагались несколько дверей и крохотных внутренних окошек в стенах, отделил его жизнь на ближайшие дв