Нить
Олег Механик
Ничто не предвещало беды. Как всегда.
Никто не хотел умирать. Это и понятно.
Смерть пришла внезапно. Бывает.
После смерти он обнаруживает себя в теле вороны. А вот это уже интересно.
Почему именно ворона?
Почему он перевоплотился в тварь, которую из всех животных ненавидел, пожалуй, больше всего?
"Почему?" и "Что дальше?". Эти два вопроса будут терзать его первое время пребывания в шкуре, точнее, в перьях. Почему только первое время? Потому что в какой-то момент он привыкнет и ему даже станет нравиться. И еще: он прислушался к словам своего нового друга Плешивого, который сказал, что нужно жить той жизнью, которая дана тебе здесь и сейчас. Все философские вопросы бесполезны, они лишь утяжеляют твои крылья и мешают свободному полету.
До поры до времени, он забудет про свои вопросы. Как ни странно, об этих вопросах напомнит ему тот же Плешивый, когда станет старым.
Олег Механик
Нить
Глава 1. Глеб
1
Смерть пришла к нему внезапно и в каком-то обыденном обличии. На счет внезапности, все понятно. Мало кто её ждет и встречает на пороге с букетом цветов. Вся соль в обыденности. Для нас это событие (если смерть можно назвать событием), является чем-то важным. Мы ожидаем какого-то торжественного предзнаменования, прелюдии, предупреждения. Так же думал и Глеб. Ему и в голову не могло прийти, что старуха, вот так вот, походя, махнет косой и вместе с прочими зацепит и его драгоценную голову.
Думал ли он о смерти? Да, и даже довольно часто.
Чаще чем это положено молодому человеку, не достигшему тридцатилетия; странно часто для раздолбая, весельчака, любителя выпивки, травки, девчонок; непростительно часто для прожигателя жизни. Эти думы посещали его в периоды абстиненции, паузы между весельями, томительные минуты ленивого ничего не делания.
Глеб думал о смерти, как о каре за все его прегрешения. Он ее боялся, но, больше всего, он боялся боли и того, что будет после. Больше всего он страшился серой пустоты, забвения, невозможности существовать, думать, хотеть, желать, испытывать удовольствие.
Рай и ад казались сказкой, но, если бы был выбор, (а Глебу, разумеется, пришлось бы выбирать между пустотой и адом), он бы выбрал второе.
Даже варясь в кипящей смоле, можно надеяться на то, что можно что-то изменить, а если даже нет, по крайней мере, можно привыкнуть.
Старуха обманула его ожидания. Она явилась подло без предупреждения и в самый неподходящий момент. Разве можно умереть, когда веселье только набирает обороты; когда ты, чувствуешь, как по твоим жилам плавно растекается блаженная нега; когда твое тело, вдавленное инерцией в спинку кожаного сидения, перемещается со скоростью двести километров в час. Разве можно умереть, когда ты в таком прекрасном настроении, в предвкушении, что тебя ждет танцпол, барная стойка, извивающиеся в свете стробоскопов женские фигурки; разве можно умереть в такой прекрасной компании?
Сжимающий в зубах сигарету, красавчик Вано, довольно улыбаясь, вцепился в баранку и, словно фишки, объезжает летящие по магистрали машины; за спиной на заднем сидении что-то бубнит по телефону Вован; динамики рвет Король и Шут.
«Разбежавшись прыгну со скалы-ы-ы…»
Глеб орет вместе с Горшеневым, не слыша своего срывающегося голоса:
«Вот я был и во-от меня не ста-ала-а…»
В окне трассирующими пулями пролетают обгоняемые машины; от басов сабвуфера подпрыгивают кадыки и внутренности; навстречу несется черное жерло тоннеля.
«И когда об э-этом вдруг узна-аешь ты-ы…»
Ну разве можно умереть на самом пике эмоций, на самом пике жизни, на самом пике песни, не допев финального аккорда.
«Тогда пойме-шь кого ты…»
Все случилось вопреки его представлениям. Никакого предчувствия, никаких предупреждений и знаков свыше, никакой боли и даже криков, просто оборванная песня. Единственное, что мелькнуло в глазах, помимо летящего в лицо оранжевого бака бензовоза, два скрещенных пальца. Худые желтые, синюшные словно куриные лапки, с отросшими загибающимися когтями. Старушечьи пальцы, производящие щелчок.
«Тогда поймешь кого ты…»
Щелк!
Тихо, темно пусто, будто выключили телевизор, где шла новогодняя программ