Осколки, обрывки, штрихи…
Лучезар Ратибора
Адепт продолжает свой Путь, поэтому рождаются размышления на различные темы. Луч эйдоса периодически озаряет дневное сознание мага, временно превращая его в безумца, но позволяя снизойти знаниям, которые в первом внимании ему не были доступны. Это осколки и вспышки безмолвного знания, которые внутренний гений сумел облечь в словесную форму, – о Пути, о магии, об астрологии, о творчестве.
Лучезар Ратибора
Осколки, обрывки, штрихи…
Выполняя миссию
Магистр Темпли, исповедующий Правый Путь, становится Ипсиссимусом, но отказывается покидать этот плотный мир, пока живые существа, количеством по священному числу, не достигнут Вознесения. Его подход и идеология – помощь через Милосердие.
Магус, исповедующий Левый Путь, становится Ипсиссимусом, но отказывается покидать этот плацдарм для тренировки и обучения душ, пока живые существа, количеством по сакральному числу, не последуют его примеру и не превзойдут Человеческую Форму. Его инструмент и суть – помощь через Строгость.
Клинок с сухим скрежетом вырвался из ножен, привлекая внимание Госпожи Смерть.
Фукухира привязал руки и ноги пленника к столу, теперь не сбежит. Тот в ужасе неотрывно глядел на Фукухиру, не имея сил произнести даже слова, в его пересохшем рту язык отказывался двигаться. Страх сожрал все силы, подавил волю, пленник часто-часто дышал сквозь приоткрытый рот, холодный пот градом струился, скатываясь крупными каплями с бровей в глаза. Больно? Больно. А вытереть некому. Остаётся моргнуть два раза, прищуриться и смотреть дальше на приготовления палача. Запомнить бы его, такого не забудешь. Но тот в маске. Если только глаза. Но палач будто специально не смотрел на свою жертву.
Экзекутор, не торопясь, но уверенными, годами наработанными движениями набрал в шприц яду и подошёл к привязанному Хатсуби. Мазок по вене, холод, боль. Яд вошёл в контакт с кровью, разгоняясь по организму. Двадцать вдохов-выдохов жертвы, десять ударов сердца, три удара сердца и три вдоха-выдоха Фукухиры. Его хладнокровию и спокойствию мог бы позавидовать и монах. Фукухира не получал низменного удовольствия от процесса, это его не трогало. Мыслями он был словно не здесь, превратившись в свою Функцию, в свою Миссию. Пленник обмяк, глаза помутнели, подёрнулись поволокой, стали медленно закрываться. Сердце замедило бешеную скачку к скорому завершению страха неизвестности, дыхание выровнялось.
Пронзительно и сосредоточенно глядя на замеревшего Хатсуби, Фукухира приблизился вплотную и занёс нож. Резкое движение, разрез. Кровь выступила из раны, маня своей свежестью и яркими красками. Пленник издал стон, не приходя в себя. Эхо боли. Ещё живой. Пока больно – радуйся, всё ещё в бренном теле.
Твёрдый жёсткий голос, привыкший повелевать и отказывающийся слышать возражения, пронзил звенящую тишину комнаты:
– Ножницы! Салфетку! Лигатуру! Зажим!
Снова тишина. Шуршание и дыхание масок. Госпожа Смерть равнодушно отвернула своё внимание. Не сегодня. Не её случай.
– Зашивайте!
Фукухира бросил окровавленный ошмёток в лоток. Тот брезгливо отозвался своим эмалевым звоном. Липоэктомия поджелудочной железы прошла буднично и успешно. Хоть пациент и дотянул до последнего, словно желая умереть, обжираясь анальгетиками.
Боль, яд, острая сталь, рассекающая плоть, наказание – всё есть инструменты исцеления, спасения, научения и воспитания при должном намерении и в умелых руках.
«Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет…»
Он вошёл в комнату. Флёр изящности заполонил всё вокруг, настолько этот образ был ярок и всеобъемлющ, как в каком-то аниме. Чёрный строгий костюм, белоснежная манишка, черная бабочка, небрежный вихор волос, слегка схваченный лаком… и постоянная ухмылка над жизнью и перипетиями её сценария. Он здесь и одновременно выше. Бледная, почти белая кожа, утонченные черты лица, тонкая кисть и пальцы, его красота была на грани между мужской и женской. И глаза, эти серо-голубые глаза мне не забыть никогда.
Меня он не замечал абсолютно. В какой-то момент я засомневалась в своём существовании. Он сел на стул посреди залы, боком к зеркалу, закурил тонку