Превосходство душегубов. Часть первая. Трущобная рапсодия

Вячеслав Юрьевич Сухнев

Трудновато стало жить народу после "демократической революции". Городское хозяйство стремительно ветшало. Даже в центре Москвы образовались трущобы, как в каком-нибудь Детройте. Многие вполне трудоспособные люди, в том числе, участники "афганской" войны после развала Советского Союза оказались никому не нужны. Одни еле сводили концы с концами, другие пошли в криминал. А правоохранительные органы стали инструментом политических разборок… Общественную катастрофу усугубила катастрофа технологическая – атомные электростанции начали выходить из-под контроля.

Вячеслав Сухнев

Превосходство душегубов. Часть первая. Трущобная рапсодия

Патруль

Перед сменой Чекалину сообщили неприятность. Старший наряда, сержант Тетерников Сергей Сергеевич, ногу в отгуле сломал. И теперь уже балдеет в дивизионной больнице. Поэтому старшим в наряд идет унтер-офицер Кухарчук, стажер курсов повышения квалификации.

– Где ж его надрало – ногу сломать? – спросил Чекалин напарника, Витьку Жамкина.

Они как раз выходили во двор дивизиона на развод перед сменой. В застоявшемся между бетонных стен горячем воздухе сильно приванивало.

– Сергей Сергеевич найдет, где ногу сломать, – буркнул Витька. – Наверное, опять на рыбалку подался, на озера под Шатурой. А если еще и за галстук заложил…

– Горе, – вздохнул Чекалин; – А мы теперь… с этим…

– Ничего! – сказал Витька. – Бог не выдаст, унтер не съест. Видали мы таких.

– Ребята рассказывают, – насупился Чекалин, – он перед сменой даже шнуровку на жилете проверяет. Или возьмет и даст кулаком прямо в диафрагму. И тут же выговор: что за патрульный, если можно в дыхалку засветить! Где, мол, ваша реакция, в бога мать! Во какой ласковый…

Патрульные столпились на выходе. В просторном вестибюле дивизиона, на серых бетонных плитах, было прохладно, а во дворе, над плацем, вонючий воздух дрожал от зноя.

– Дивизион! – гаркнул с крыльца капитан Стовба, замначопер. – Шевели копытами!

– А еще, ребята говорят, – продолжал бубнить Чекалин в спину Жамкина, – этот Кухарчук любит, чтобы бляха кончиком точно на пуговицу смотрела. У тебя вот куда смотрит?

– Вроде на пуговицу, – покосился Витька на свою бляху.

Подумал и потер ладонью эмаль алого щита.

Дивизион строился. Шесть сотен патрулей, шесть сотен молодых свежевыбритых рыл. Старше сорока – никого, кровь с молоком, рост не меньше ста девяноста. Грудные клетки – фордовские капоты, ручищи – лопаты экскаваторные. Шесть сотен молодцов в синих комбинезонах и желтых тупорылых ботинках. Голубые рубашки с витыми погончиками наглажены, торчком стоят, как жестяные. От эмалевых блях, от серебристых касок с золотым государственным орлом глазам больно…

Хилых в патрули не берут – снаряжение одно сколько весит, а с ним еще бегать надо, работать. Справа, из наколенной кобуры, торчит рукоять плоского никелированного «Смита». Хорошую машинку делают в Туле по лицензии – Чекалин, например, с двухсот метров по движущейся цели пульки одну в другую кладет. В левом наколеннике – запасная обойма и баллончик с «Акацией». Над левым грудным кармашком комбинезона – алая бляха с личным номером. Это чтобы граждане знали, на кого бочку катить – у нас демократия. А в самом кармашке – дорожный анализатор. Мгновенно щупает на алкоголь и наркотики. В правом кармашке спрятана мощная рация уоки-токи с аварийным вызовом и громким сигналом алярма. На широком желтом поясе – наручники и дубинка. Иначе говоря – батон. В напряженных ситуациях патрулю полагается бронежилет с автоматом. Но пока, слава Богу, никакой напряженки, а то ведь сгореть можно в жилете по такой погоде.

Чекалин с Жамкиным дошли до своего сектора плаца, как раз под молодым топольком, в тенечке. Там уже переминался детина с медным загаром и с усами веревочкой. На погонах у него тускло поблескивали унтер-офицерские звездочки.

– Мои? – гавкнул усатый, приглядываясь к патрулям.

– Мамины, – флегматично ответил Жамкин.

Раз ты – не по уставу, так и мы – уж не обессудь…

Унтер молниеносно выбросил кулак, целясь Витьке в солнечное сплетение. Но и Жамкин не зевал.