Крушение Лабиринта

Ярослав Астахов

Где пролегает грань между человеком и богом? Какие приключения и кошмары случается испытать в Лабиринте, чтобы обрести силу творить божественное? Кто правит миром: человек, боги или Всевышний Бог?Роман Ярослава Астахова посвящен темам, которые привлекают внимание мыслителей на протяжении всей истории.Гераклит: смертные бессмертны, бессмертные смертны – смертью их живут, жизнью их умирают.Сын Божий: истинно говорю вам – вы боги.Ницше: необходимо тройное мужество, чтобы жить в Лабиринте.

Крушение Лабиринта

Ярослав Астахов

© Ярослав Астахов, 2015

© Ирина Орлова, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Где пролегает грань между человеком и богом? Какие приключения и кошмары случается испытать живой душе в Лабиринте, чтобы обрести силу творить божественное? Кто правит миром: человек, боги или Всевышний Бог?

Роман Ярослава Астахова «Крушение Лабиринта» посвящен разгадке вечных вопросов, которые привлекают внимание мыслителей на протяжении всей истории человечества.

Гераклит: смертные бессмертны, бессмертные смертны – смертью их живут, жизнью их умирают.

Сын Божий: истинно говорю вам – вы боги.

Ницше: необходимо тройное мужество, чтобы жить в Лабиринте.

Электронная публикация представляет АВТОРСКУЮ ВЕРСИЮ романа «Крушение лабиринта» © Ярослав Астахов, авторская редакция 2015

Аз рех: бози есте.

    Евангелие от Иоанна, 10:34

Книга посвящается той, без которой она не была бы написана.

Часть первая

Глава 1. Пленение

Клонящееся солнце напоминает огневой плод, который незаметно-медленно падает за грань мира. Дали бесконечной воды окрасил закатный сок…

И вот – сияющая сфера соприкасается, наконец, с огневою кромкой.

И в следующие же несколько мгновений она тихонько, как будто бы под действием своей тяжести – закатывается в ничто.

Вода и воздух изголодались, верно, по этой ночи. С такою быстротой и охотой напитываются обе эти стихии глубокой тенью. И делается по цвету почти, что не отличим от поверхности моря мыс, который напоминает, с высоты чаячьего полета, ее же, этой птицы, крыло – расправленное во взмахе.

Капризно свойство сумерек: они уменьшают видимые различья между стихиями – но ярче обозначивают границу. И эта граница… дышит, становится все более снежной в окружающей темноте: холодно кипит, пенится, вбирая в себя сияние звездной бездны, ворочается прибой…

Он видится молочного свечения зыбкой лентой, очерчивающей контур мыса. А притаившаяся внутри первозданная темнота – мертва.

И однако…

Вдруг из нее проступает… исчезла… вновь проступает – огромная как будто монета: реверс, чеканенный из огня.

Как если бы вселенские великаны играли в орел и решку – и обронили. И вот она здесь лежит – плоское усталое солнце, падшее – на расстоянии приблизительно трети от основанья мыса.

Но что бы это могло быть на самом деле?

Уж не замешано ли тут вправду солнце, которое вдруг оставило блик во времени?

Ведь оставляют же звуки свои запаздывающие блики в пространстве: эхо. А это есть эхо света – фосфен вовне?

Пожалуй, что в такое можно даже поверить, глядя на этот правильный, как очертание диска дневного светила, контур, сияющий равномерно…

Что делает его видимым?

Пламя ли замирающего пожара? Кружение огоньков сотен факелов?..

Определить невозможно, поскольку видны лишь отсветы, но остается непостижимым образом скрыт огонь, который бросает их.

Он делается все более равномерным и постоянным, сей тайный свет. Как будто бы от костра, все более разгорающегося, то есть у которого языки перестали перебегать и биться, и слились во единое пламя – в огневой ствол, вонзающийся в зенит.

Сейчас таинственный круг, освещенный ровно и мощно, напоминает амфитеатр. Его пространство словно бы покрыто все плитами, стыкованными столь плотно, что даже не различить намека на сочленения. А может – сочленений и нет, а просто этот круг высечен в монолитном теле каменного пласта, что подстилает плодородный слой почвы мыса.

Но это не амфитеатр в полном смысле. Ни хоровода арок, поддерживающих уступы. Ни самых этих уступов, которые возвышались бы вкруг арены развер