Назад к книге «Мемасик» [Илья Петров]

Мемасик

Илья Петров

Действие рассказа происходит в самой середине нулевых, во время расцвета надежд на долговечность «конца истории» и бурного роста не только олигархических капиталов, но уже и благосостояний простых смертных. Главный герой, выходец с Балкан, трудится программистом в небольшой московской фирмочке. В свободное время интересуется футболом, противоположным полом и, внезапно, церковным престолом, а порой, грешным делом, злоупотребляет этанолом. Всё, что интересно, по работе или нет, обсуждает с другими героями рассказа, такими же молодыми и свободными в суждениях. А за всем этим незримо наблюдает мистический русский кот.

Автор выражает сердечную благодарность Валентине Лебедевой, Алексу Карпову и Николаю Печелиеву за неоценимую помощь в работе над рукописью.

Илья Петров

Мемасик

Рассказ

Рыцарям клавы и моника,

Кудесникам плюсов и питона.

Эта история произошла в самой середине нулевых. В то время романтических надежд на долговечность «конца истории» и бурного роста не только олигархических капиталов, но уже и благосостояний простых смертных я руководил очередным наукоёмким стартапом, который можно было описать формулой «парни из гаража, но при этом весьма яйцеголовые». Первая её часть говорила об отсутствии серьёзных инвестиций, что, по мнению самих парней, прекрасно уравновешивалось амбициями, проистекающими из второй части формулы.

Ну вот, не успел я начать свой рассказ, как уже проврался. Никакой истории, собственно, не произошло. Ну, в смысле, чтобы с путём главного героя, кульминацией, развязкой и – желательно – с хорошо сформулированной моралью в скромной рамке из орехового багета. Ничего такого у меня, если быть честным, не припасено. Есть только внезапно всплывший в море других воспоминаний кусочек той, уже почти бесконечно далёкой, жизни и дерзкое желание заглянуть в него новыми, сегодняшними глазами. Особой смелости в этой затее мне придаёт недавно полученное заключение офтальмолога с диагнозом «развивающаяся старческая дальнозоркость». Вот уж не каждый раз буквальный смысл обретает наше незабвенное «то, что доктор прописал».

Коллектив нашего отважного предприятия был небольшой, но разношёрстный: не более 20 человек, зато каждый из них достоин отдельного рассказа. Впрочем, сегодня будет преимущественно про одного из них, а про остальных я обязуюсь рассказать, если меня впоследствии вызовут на бис не менее 19 раз. Его звали Йошко Цветкович, уже по имени видно, что он был с Балкан, а если расставить все точки над этим отчаянно непростым регионом нашей матушки-Европы, то его родиной была Хорватия, а точнее стольный град её Загреб. Да, это было время, когда все границы казались уже стёртыми и люди легко перемещались в любых направлениях, резонно полагая, что ничего необратимого они не предпринимают.

Не знаю, какая ситуация была тогда в формирующихся корпорациях, но в лавочки, подобные нашей, люди набирались через знакомых, современные работники HR-сектора прокляли бы нас за то, что мы не нуждались в них от слова “до свидания”. Поэтому никого не удивил весьма опрятный для айтишника молодой человек, появившийся в офисе одним хмурым январским утром. Выяснилось, что его “посватал” два дня назад один общий знакомый и я согласился с ним встретиться, но успел об этом забыть. С учётом этого моего морального долга, я был максимально дружественным на переговорах, и мы скоро ударили по рукам.

Йошко проработал у нас не так уж и долго, меньше года: он ждал приглашения в Германию, которое пыталась пробить для них двоих его подруга жизни Лена, не добравшаяся до Москвы и оставшаяся в своём родном Киеве как раз с целью организации этой совместной передислокации на Запад. И он о предположительной временности своего пребывания в Москве честно рассказал мне в нашем первом разговоре. Это было совершенно в порядке вещей: никто не жил тысячелетними планами в то залихватское время.

И нельзя сказать, что его присутствие в офисе нас как-то существенно изменило по сравнению с «до» или «после», скорее именно в моей башке тот 2005-й год стал одной из вех, на которые нанизывается вся память прожитых лет. Впрочем, я вижу