В этой зиме

очень долго можно

считать шаги

одна в одном

Я так тебя люблю, что я уже не знаю,

кого из нас двоих не существует,

наверно, так из боли вырастают

до странностей рифмованного слова

Я всё ещё могу на ощупь различать

тебя сквозь многослойную природу,

ты всюду и нигде, и дальше, чем печаль

от вытянутых капелек на стёклах

Всё естество твоё живых полутонов

влеку в себе, как сердце запасное

Я так тебя люблю, что кажется давно

одна – из нас двоих – не существую

не

Время прожорливо и эфемерно,

миром жонглирует осени шут.

Левое ухо облизано небом,

капает смертью на чахлый лопух.

Злы философии райского сада,

свет понарошку, да ландыши мрут,

у одиночества рот нараспашку

и черномузыки полная грудь.

Ласки б твоей нахлебаться влюблённой

с привкусом лёгких туманов и лжи:

преобразиться и препримириться,

пересмолиться на лунную суть,

но на судьбе кто-то месяцы спутал,

числа порезал, другие пришил.

К бесам иди, звездопадная мудрость,

если с тобой ничего не найти,

если с тобой умирать даже скучно,

если с тобой до него не дойти

белым клевером

Наши четверти

жили лунами

и покоились,

не дыша.

Ночи блудные,

безнадёжные

не шептали нам сны, любя.

Осыпаюсь я

белым клевером,

полузвуками

фа-бемоль.

Унесёт меня

ветром северным,

с перестуками на восток.

И исчезну я

светом солнечным,

горизонтами

растелюсь.

Не притронешься

ты к душе моей,

а твою… я обнять смогу

далёкое

Опасно жить в марте без приглашения,

в котором грусть волчья, не сходят с ума,

скучают дожди, непроснувшись из комы,

и звёзды гуляют в пальто февраля.

Где в порах судьбы непрогретое тело,

в пейзажах глаза необъятных долин,

от спелого зарева валится пена

да в утренний ком собираются сны.

И каждое солнце всё смотрит и смотрит

сквозь тонкую душу с ухмылкою G,

и тянется мгла тёмно-синих поллюций,

а в ней без одежды танцуешь не ты

деревьев сон

только я, только я умею

обращать себя в то, что есть

пролетать пернатой метелью

целовать в уста свою смерть

забывать фантомную память

поминать законную жизнь

отпыхтелись грешные дали

свиристели не греют ель

мир клочками упал под ноги

в цыпках ветер, исчерпан бред

говорю, говорю, слышите?

у меня ничего не болит

вот и звёзды завили гнёзда

кормят небо червивым льдом

я сужаюсь в своей одежде

и врастаю в деревьев сон

покинь мою обитель

Покинь мою обитель, коли тесно, где мир мой до тебя был жутко пресным, пока с деки не вырвалась струна, и ты без нот сыграл воскресным утром песню, в которой я была твоя… Я не напрашивалась в гости к твоей душе на чашку кофе и не просилась на колени, чтоб ты сонливо гладил кожу моей спины – упрямо гордой – кончиками пальцев руки холодной… Я не пыталась владеть тобой до точки боли той, где прежде реки крови бурлят неистово, а веки после не в силах открыть весь свет, что меркнет быстро из-за разлук предсказуемых и скверных…

Я не хотела пыльных мыслей, от которых вздуваются невольно вены на висках, и отвечать на разные вопросы, где не было ответов, а если были, то напрасно долго ждать от них всех истин…

Но как бы ни хотела я воспоминания все будут, и каждым блёклым утром я буду думать о тебе не улыбаясь, ведь я хотела быть твоим отрезком жизни и пусть твой мир был так же, как и мой, до жути пресным

ещё не скошен снег

Весны чесун расчёсывает мир,

Скользя по сучьям сосен угловатых,

Вычёсывая ложь из мерзлоты.

А ты сырее тверди кругловатой,

Глазеешь на ленивую зарю,

(Она востоком пахнет, и тягуча),

Мой космос одевается в судьбу,

Где звёзды толстопузые трескучи.

По коже ходит музыка разлук,

Как в первый раз, сопровождая боли,

И белый луч тончайшею иглой

Пронзает айсберг сердца, не ломаясь.

Ещё не скошен снег бездомных туч,

Невротик ветер шаркает ногами,

Бог сеет по ночам чертополох,

Мешая с меланхолией молчанья.

Ты учишься по-новому страдать,

Но поздно, поздно… Сыт по горло старым.

Допить любви остаток, и пропасть

В эфире недосказанных верлибров

С ТОБОЙ ТАК МАЛО БЫЛО ПРОЖИТО ВЕКОВ

Я так давно на дне,